Лермонтов и Байрон. Монография.

. На рубеже XVIII–XIX вв. Европа была охвачена революционным движением, которое началось Великой французской буржуазной революцией 1789–1793 гг., прокатилось по Испании, Италии, Германии, по Балканам и отозвалось восстанием 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади в Петербурге.

Параллельно в литературах всей Европы разворачивалось могучее романтическое движение. Оно принесло не только новые жанры, новые стили, новые темы, но и породило небывалый тип личности и бытового поведения. Знаменем высокого романтизма стал Байрон с его новаторским творчеством и его трагической судьбой.

Байронизм стал не только необходимым этапом развития мировой и русской литературы, но и мостом от предромантизма к реализму. Грибоедов, Пушкин, Лермонтов прошли этот путь один за другим. «Гений», «властитель наших дум» называл Байрона Пушкин.

Я молод; но кипят на сердце звуки,
И Байрона достигнуть я б хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки;
О если б одинаков был удел!..

– пророчески писал шестнадцатилетний Лермонтов.

Байрон стал известен в России с конца 1810-х годов¹. Несколько ранее других представителей русской культуры с творчеством Байрона познакомился К. Н. Батюшков. Это произошло в 1814 году². Популярности английского поэта среди русских читателей помимо таланта, смелых и независимых политических взглядов способствовало то, что в этот период в Италии, где жил тогда Байрон, бывало много русских дворян. Они приезжали туда на отдых и в качестве туристов, подолгу жили в этой стране. «Одна из причин сближения России с Байроном, безусловно, заключается в увлечении Италией – идеалом южной красоты, теплой и солнечной страной, так непохожей на Россию»³. Участие Байрона в движении карбонариев и впоследствии в освободительном движении греческого народа было ещё одной причиной его популярности в России. «Усиление интереса к Байрону в русских читательских кругах стояло в прямой связи с обострением общественно- политического недовольства в широких кругах русской дворянской интеллигенции и активизации тайных обществ, вроде Союза Спасения и Союза Благоденствия.

Произведения Байрона <…> отвечали нарождавшимся общественным оппозиционным настроениям»⁴. Ещё одной причиной популярности Байрона среди русских читателей и писателей был низкий уровень философского образования в России. Правительство боялось вольнодумства и не поощряло всестороннее и полноценное изучение философских систем и течений. « <…> философское образование и просвещение, круг философских идей, доступных писателю, входили в его сознание <…> не столько путём прямого, обеспеченного организацией высшей школы <…> изучения философии, сколько более косвенными путями – через журналистику <…> и в особенности через изучение поэтов, драматургов и прозаиков Запада, творчество которых оказалось насыщенным философскими, моральными, психологическими и эстетическими идеями. В этом направлении влияли Шиллер, Гёте, Байрон»⁵. Н. Я. Дьяконова называет Байрона самым известным русскому читателю английским поэтом за исключением Шекспира⁶. «Сила воздействия Байрона определяется тем, что трагические противоречия его личности и творчества воплотили трагические противоречия его эпохи, противоречия между поисками гармонии в вере, в высокой нравственности, в любви, в классическом идеале красоты – и романтической иронией, беспощадной ко всему, считавшемуся прежде неприкосновенным, дисгармонией неверия, аморализма, цинизма и измены классицистскому искусству»⁷. «Вместе с развитием буржуазных наций литературы нового времени приобретают ярко выраженный национальный характер, <…> вместе с развитием личности индивидуальное мировоззрение <…> и индивидуальные особенности литературного мастерства <…> приобретают небывалое прежде значение. <…> в области международных литературных взаимодействий выступает индивидуальная инициатива художественной личности, выражающей новую общественную идеологию и создающей новое направление в искусстве: мы говорим соответственно этому о влиянии Байрона на европейские литературы эпохи романтизма («байронизм»)⁸.

Между поэзией Байрона и русской культурой было несколько посредников: П. А. Вяземский и К. Н. Батюшков⁹, С. С. Уваров и А. И. Тургенев¹⁰, В. А. Жуковский и И. И. Козлов¹¹. Увлечение Байроном было характерно для современников Лермонтова. «Им зачитывались лучшие умы России – для них его поэзия звучала, как пистолетный выстрел в ночи. Его тоска, его мечтания, его ненависть и сатанинский смех, – всё нашло отклик в России. Трагедия его жизни потрясла русских. Он был воистину властителем дум»¹².

В этом смысле Лермонтов не был исключением. «Байрон был духовно близок Рылееву, Кюхельбекеру и Соломосу; разными гранями своего творчества он был близок Лермонтову <…>»¹³. Он <Лермонтов> помнит тысячи строк из произведений поэтов великих и малых, иностранных и русских, но из обширного круга его чтения нужно выделить двух авторов: Байрона и – особенно – Пушкина»¹⁴.

Вот что пишет В. Г. Белинский о Лермонтове в письме В. П. Боткину от 16–21 апреля 1840 года: «Он славно знает по-немецки и Гёте почти всего наизусть дует. Байрона режет тоже в подлиннике»¹⁵.

Имя английского поэта Лермонтов упоминает в стихотворениях «Farewell» (Из Байрона) (1830), «К***» («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья») (1830), «К. Л. –» (Подражание Байрону) (1831), «Подражание Байрону» (1830–1831), «На картину Рембрандта» (1830–1831), «Нет, я не Байрон, я другой» (1832). В стихотворении «К***» (Не думай, чтоб я был достоин сожаленья») Лермонтов откровенно говорит о своём желании быть похожим на Байрона («И Байрона достигнуть я б хотел»).

Увлечение Лермонтова творчеством Байрона было отмечено уже современниками. Однако, как правило, они подчёркивали поверхностность данного увлечения: «Изучение английского языка Лермонтовым замечательно тем, что с этого времени он начал передразнивать Байрона. <…> Не была ли это скорее драпировка, чтобы казаться интереснее, так как байронизм и разочарование были в то время в сильном ходу <…>»¹⁶.

«<…> он решил соблазнять или пугать и драпироваться в байронизм, который был тогда в моде»¹⁷. Аналогичные мнения высказывали И. С. Тургенев¹⁸, И. И. Панаев¹⁹

Более мягко выразился А. М. Меринский: «<…> и характер его, отчасти схожий с Байроновым, был причиной, что Лермонтов, несмотря на свою самобытность, невольно иногда подражал британскому поэту»²⁰.

Наиболее высокую оценку Лермонтову дал А. И. Герцен. Он называет его поэтом, воспевшим переходное поколение «с такой страшной истиной!..»²¹. «Он <Лермонтов> полностью принадлежит к нашему по- колению. <…> Разбуженные этим великим днём, <14 декабря 1825 года>, мы увидели лишь казни и изгнания. Вынужденные молчать, <…> мы научились, замыкаясь в себе, вынашивать свои мысли <…>. Свыкшись с этими чувствами, Лермонтов не мог найти спасения в лиризме, как находил его Пушкин. <…> Мужественная, печальная мысль всегда лежит на его челе, она сквозит во всех его стихах. Это не отвлечённая мысль, стремящаяся украсить себя цветами поэзии; нет, раздумье Лермонтова – его поэзия, его мученье, его сила. Симпатии его к Байрону были глубже, чем у Пушкина. К несчастью быть слишком проницательным у него присоединялось и другое – он смело высказывался о многом без всякой пощады и без прикрас. Существа слабые, задетые этим, никогда не прощают подобной искренности. О Лермонтове говорили как о баловном отпрыске аристократической семьи, как об одном из тех бездельников, которые погибают от скуки и пресыщения. Не хотели знать, сколько боролся этот человек, сколько выстрадал, прежде чем отважился выразить свои мысли»^22.

Именно Лермонтов в 1832 году, будучи в возрасте восемнадцати лет, ясно и прямо сказал о себе и о Байроне:

Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум не много совершит,
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или бог – или никто!

Лермонтов подчеркнул свою творческую самобытность («<…> я другой»). Сказал о своей духовной близости с английским поэтом («Как он <…>»). Указал на различие между собой и Байроном (но только с русскою душой».). И предсказал своё будущее («<…> кончу ране <…>»).

Осознать влияние Байрона на русскую культуру пытались уже в 20-х и в 30-х годах XIX столетия. «<Термин байронизм> употребляли Пушкин, его современники, а потом исследователи до середины ХХ вв.<…>»²³. При этом, как указывает В. Э. Вацуро, «восприятие Байрона и самый облик поэта менялись в тесной зависимости от внутренних процессов в русской литературе <…>»²⁴.

Высокую оценку Лермонтову как самобытному и талантливому писателю дал В. Г. Белинский в статье «Сочинения М. Лермонтова». Белинский поставил Лермонтова в один ряд с великими писателями эпохи, отметив сходство его произведений с их творчеством. «<...> его создания напоминают собою создания великих поэтов. Его поприще ещё только начато, и уже как много им сделано <...> чего же должно ожидать от него в будущем?.. Пока ещё не назовём мы его ни Байроном, ни Гёте, ни Пушкиным и не скажем, чтоб из него со временем вышел Байрон, Гёте или Пушкин: ибо мы убеждены, что из него выйдет ни тот, ни другой, ни третий, а выйдет – Лермонтов»²⁵.

В опубликованной в 1858 году в «Русском вестнике» (Т. 16) статье «Лермонтов» А. Д. Галахов подробно рассматривает влияние Байрона на Лермонтова. Галахов выделяет у Лермонтова вольные и невольные подражания Байрону, говорит о невозможности отделить одни от других. При этом Галахов подчёркивает, что подражание Байрону у Лермонтова относится к трём предметам: отдельным выражениям, постройке стихотворений и созданию характеров персонажей. Говоря о конкретных подражаниях, Галахов цитирует произведения Лермонтова и Байрона. При этом Байрон цитируется по русскому переводу. Галахов подчёркивает, что сравнение Лермонтова с Байроном справедливо. Однако подражательность Лермонтова не следует осуждать, так как она не мешала ему верно отражать действительность.

В 1888 году в статье «Байронизм Пушкина и Лермонтова», опубликованной в «Вестнике Европы» (№3), В. Д. Спасович констатировал, что предположения о пользе влияния Байрона на Лермонтова противоположны задачам литературной критики, что исследовать необходимо то, «насколько видоизменилось творчество Лермонтова от знакомства с Байроном»²⁶, что заимствовал Лермонтов и чем он не воспользовался.

Спасович подчёркивает, что Лермонтов навсегда проникся духом поэзии Байрона и сотворил себя по образу героев Байрона. Всё светлое, что присутствовало в творчестве Байрона, исчезло у Лермонтова, а выступило всё тёмное. Лермонтов более байроничен, чем Байрон. Такой вывод делает Спаcович. В качестве характерной для обоих поэтов черты Спасович отмечает способность Лермонтова и Байрона к воспроизведению давно испытанных ощущений.

Силу влияния Байрона на Лермонтова Спасович сопоставляет с силой влияния, которую испытал Лермонтов со стороны А. С. Пушкина. A. М. Скабичевский в своём очерке «М. Ю. Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность» (1891) называет Лермонтова гениальным человеком, которому, как и всякому гению, была присуща разносторонность интересов и дарований. При этом Скабичевский отмечает крайнюю односторонность восприятия людьми Лермонтова, его байронизма и его творчества. Характеризуя байронизм Лермонтова, автор очерка отмечает «русский народный характер» воспринятого от Байрона пессимизма и отсутствие у Лермонтова «разъедающего скептицизма», «ледяной иронии», «пресыщенности и нравственного изнеможения», характерного для Байрона²⁷. Одновременно с этим творчество Лермонтова несёт в себе «безысходную тоску», «беспечную удаль» и «порыв на безбрежный простор»²⁸.

B. О. Ключевский в статье «Грусть», опубликованной в 1891 году («Русская мысль», № 7), разделил творчество Лермонтова на два периода. Первый период – подражательный (до 1835 года). Второй период – период нарастания национальной и художественной самобытности.

Ключевский отверг байронизм Лермонтова. «Настроение, которое в поэзии обозначается именем великого английского поэта, сложилось из идеалов, с какими западноевропейское общество переступило через рубеж 18-го века, и из фактов, какие оно пережило в начале XIX-го века. Байронизм – это поэзия развалин, песнь о кораблекрушении. На каких развалинах сидел Лермонтов? Какой разрушенный Иерусалим он оплакивал? Ни на каких и никакого»²⁹.

В статье «Биографические сведения о Михаиле Юрьевиче Лермонтове», опубликованной в 1897 году, И. И. Иванов выделяет основные черты Лермонтова как писателя и человека. Сюда автор статьи относит «необыкновенно развитое самосознание, цельность» и глубину нравственного мира, «мужественный идеализм жизненных стремлений»³⁰.

Демонизм Лермонтова Иванов рассматривает как высшую ступень идеализма. «И все эти черты отнюдь нельзя связывать с каким бы то ни было внешним влиянием; они существовали в Лермонтове ещё до знакомства его с Байроном и слились только в более мощную и зрелую гармонию, когда он узнал эту действительно родную душу»³¹. Иванов видит различие между творчеством Байрона и Лермонтова в том, что поэзия Лермонтова не является поэзией разочарования, а представляет собой поэзию печали и гнева.

Наиболее обстоятельное исследование байронизма в русской литературе XIX века предпринял Алексей Н. Веселовский в своей монографии «Западное влияние в новой русской литературе». Данная работа вышла несколькими изданиями в конце ХIХ и в начале XX века (1881–1882; 1883; 1906; 1916). Веселовский говорит о различии байронизма Пушкина и Лермонтова, обосновывает увлечение Лермонтова Байроном психологическими причинами, особенностями его воспитания, происхождения, окружения.

Веселовский характеризует богатство байронических героев в творчестве Лермонтова как наивысшее среди всех последователей английского поэта, различает влияние Байрона на Лермонтова в плане художественном, личностном и духовном. Веселовский отмечает самобытность Лермонтова, но подчёркивает, что путь к ней и к мировоззрению Лермонтова, сформировавшемуся к концу жизни поэта, был обусловлен влиянием Байрона, в творчестве которого Лермонтов всегда находил опору и поддержку. В биографическом очерке «Байрон» (1902; 1914) Алексей Н. Веселовский также затрагивает тему байронизма Лермонтова, отмечая при этом самобытность и самостоятельность Лермонтова как писателя.

Веселовский подчёркивает огромную роль, которую сыграло творчество Байрона в литературной эволюции XIX века и говорит о писателях, испытавших влияние Байрона, как о прошедших «байроновскую школу»³². В очерке «М. Ю. Лермонтов: Личность поэта и его произведения» (1912) Н. Котляревский отмечает: «<...> следы прямого влияния Байрона в стихах Лермонтова несомненны <...>»³³. «Иногда целое стихо- творение выдержано в байроновском ключе, а всего чаще встречаются драматические положения и образы, которые Байрон отметил навсегда своей печатью»³⁴. Котляревский отмечает предрасположение Лермонтова к байроническому настроению, обусловленное в частности родством психики Лермонтова и Байрона. Байронизм стал для Лермонтова подкреплением собственного настроения. Однако в силу того, что Лермонтов прожил очень короткую жизнь, он усвоил лишь показную сторону байронизма – отрицание. Котляревский подчёркивает, что для предшествующих исследователей характерно преувеличение влияния Байрона на Лермонтова, поэтому, занимаясь данной проблематикой, исследователи должны быть осторожны и стремиться к максимальной объективности.

Очень важной для понимания значения байронизма в русской культуре является статья Вячеслава Иванова «Байронизм, как событие в жизни русского духа», написанная через сто лет после того, как влияние Байрона стало ощущаться в России. «<...> мы, славяне, почерпнули в недрах английского духа общественное откровение о личности. Этим откровением был байронизм. <...> Для славянства он был <...> вестью об извечном праве и власти человеческой личности на свободное самоопределение перед людьми и Божеством.<...> Байронизм был более глубоким событием, чем мода Гарольдова плаща и даже печоринская разочарованность. Он нёс в себе загадку Сфинкса <...>. Русский ответ на эту загадку <...> брезжил <...> в душе Лермонтова <...>»³⁵. Как указывает В. С. Баевский, «Вяч. Иванов показал, что встреча поэзии Байрона с русской культурой стала значительным явлением философско-религиозной мысли, предопределила, постановку проблемы достойного бытия человека, свободы воли, веры в личного, живого Бога»³⁶.

Мнение Вяч. Иванова согласуется с мнением И. Ф. Анненского, высказанного в статье «Юмор Лермонтова»(1909): «Не было другого поэта кроме Лермонтова <...> для которого достоинство и независимость человека были бы не только этической, но и эстетической потребностью, не отделимым от него символом его духовного бытия»³⁷. Монография М. А. Яковлева «М. Ю. Лермонтов как драматург» (1924) посвящена выявлению литературных источников и иностранных влияний в драматических произведениях Лермонтова. Большим достоинством этой работы являются приводимые автором межтекстовые связи драм Лермонтова с произведениями иностранных авторов. Яковлев обнаруживает влияние «Еврейских мелодий» Байрона на трагедию Лермонтова «Испанцы» и приводит примеры межтекстовых связей данной трагедии с четырьмя стихотворениями из цикла «Еврейских мелодий»³⁸. Яковлев также указывает на влияние поэмы Байрона «Гяур» на трагедию «Испанцы».

В своей монографии «Байрон и Пушкин», опубликованной в 1924 году, Б. М. Жирмунский дал образец анализа творчества писателя в сопоставлении с творчеством другого писателя и при учёте художественного влияния с его стороны. Жирмунский проанализировал влияние творчества Байрона на сюжет и композицию романтических поэм А. С. Пушкина, исследовал байронические темы в указанной группе произведений русского поэта. Жирмунский изучил влияние Байрона на стиль и лирическую манеру повествования в романтических поэмах Пушкина. Данная монография представила новые пути разработки темы иностранных влияний и новые методики подобных исследований.

В статье Л. П. Гроссмана «Русские байронисты» (1924) рассматриваются наиболее общие проблемы байроновского влияния в творчестве Лермонтова. Гроссман указывает, что исследование байронизма Лермонтова обычно сводилось к выявлению близости, сходства и родства творческих индивидуальностей, психологии, биографий Лермонтова и Байрона. Гроссман признаёт самобытность Лермонтова, но всё же на первое место он ставит его ориентацию на творчество Байрона. С этим нельзя согласиться. И хотя, как мы увидим дальше, байроновское влияние сопутствовало Лермонтову на протяжении всей его жизни, он его творчески перерабатывал, идя своим путем и призывая к этому других, о чем сам открыто говорил А. А. Краевскому в феврале 1841 года: «Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое. Зачем нам все тянуться за Европою <…>»³⁹

. Гроссман указывает, что Лермонтов был последним русским писателем, в творчестве которого влияние Байрона было столь значимым. У последующих писателей влияние Байрона не было определяющим. В статье «Лермонтов и культуры востока» (1941)

Гроссман рассматривает вопрос о влиянии «Еврейских мелодий Байрона» на творчество Лермонтова, в частности на трагедию «Испанцы», стихотворения «Еврейская мелодия», «Ветка Палестины» и др. Здесь Гроссман приводит примеры межтекстовых связей и комментирует некоторые словоупотребления.

В статье «Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция» (1941) Б. В. Томашевский касается некоторых моментов байроновского влияния в творчестве Лермонтова. Томашевский говорит о новом соотношении между автором и героем в произведениях Пушкина и Лермонтова. «И Пушкин и Лермонтов уже не боятся вывести «автора» как персонаж наряду с героем <...> характерны предисловия Пушкина (к первой главе романа «Евгений Онегин») и Лермонтова к «Герою нашего времени», в которых они отклоняют обвинения в автопортретности героя»⁴⁰. Эти предисловия, как указывает Томашевский, отличаются от предисловия Байрона к «Паломничеству Чайльд-Гарольда». Предисловие Байрона подчёркивает, что его поэма не является дневником, а представляет собой литературное произведение. Байрон в отличии от Лермонтова и Пушкина «не ставит задачей разъяснить соотношение между внутренним образом автора и характером его героя»⁴¹. Таким образом, Пушкин и Лермонтов, заимствуя у Байрона форму, наполняют её новым содержанием, в чём проявляется их самобытность и новаторство. Говоря о романе Лермонтова <«Вадим»>, Томашевский подчёркивает, что демонизм героя романа связан с демонизмом героев Байрона. При этом демонизм Вадима соответствует взгляду автора романа на жизнь.

В монографии «Михаил Юрьевич Лермонтов» (1944) С. Н. Дурылин говорит о близости юношеских стихотворений и поэм Лермонтова творчеству Байрона. Дурылин подчёркивает, что в мировой литературе было много писателей, которые испытали художественное влияние Байрона, однако Лермонтов занимает среди них совершенно особое положение. «<...> нельзя указать другого поэта, который был бы так близок к Байрону, как Лермонтов. Но эта близость не подражания, а внутреннего родства. <...> Байрон был близок и дорог Лермонтову не только, как великий певец свободы, – он был близок и желанен ему, как борец за свободу <...>»⁴¹.

Большой вклад в науку о Лермонтове и непосредственно в изучение влияния Байрона в творчестве Лермонтова внесли работы Б. М. Эйхенбаума. В статье «Мелодика русского лирического стиха» (1922) Эйхенбаум определяет причину лермонтовских заимствований из творчества Байрона: «Перед Лермонтовым стояла сложная поэтическая задача – преодолеть пушкинский канон. Он идёт по следам Пушкина, <...> изучая Байрона, но только для того, чтобы Пушкина победить. <...> Он напрягает русский язык и русский стих, стараясь придать ему новое обличье, сделать его острым и страстным»⁴². Эту же мысль Эйхенбаум развивает в статье «Михаил Юрьевич Лермонтов. Очерк жизни и творчества» (1959): «Учась у Пушкина, Лермонтов вместе с тем с самого начала ищет новых путей. <...> Лермонтов как будто сознаёт стоящую перед ним историческую задачу: овладеть искусством Пушкина, но суметь найти новый путь для поэзии, соответствующий настроениям, исканиям и мыслям новой эпохи. Он подхватывает оставленного Пушкиным Байрона; он пробует писать во всех жанрах, переходя от лирики к поэмам, от поэм к драме, и жадно изучает русскую и мировую литературу»⁴³.

В статье «Лирика Лермонтова (Обзор)» (1940) Эйхенбаум рассматривает ряд стихотворений Лермонтова, три из которых он связывает с Байроном, и говорит о влиянии Байрона в целом на жанр баллады у Лермонтова⁴⁴. В статье «Художественная проблематика Лермонтова» (1940) Эйхенбаум подчёркивает: «<...> он, Лермонтов увлекается Байроном, видя в нём <...> поэта-философа, <...> для Лермонтова Байрон был школой, которой он не находил в русской литературе. Культ Байрона у юного Лермонтова идёт не только от Пушкина, но и из французской литературы <...>»⁴⁵. В статье «Литературная позиция Лермонтова» (1941) Эйхенбаум указывает, что увлечение Лермонтова Байроном связано не столько с именем Пушкина, сколько с увлечением французской литературой, и идёт именно оттуда. Эйхенбаум говорит о разнице байронизма Пушкина и Лермонтова. Лермонтова в творчестве Байрона интересовали иные стороны, чем те, которые притягивали Пушкина. В статье говорится также о связи стихотворения Лермонтова «1831-го июня 11 дня» с байроновским «Epistle to Augusta». В своей книге «Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки» (1924) Эйхенбаум даёт системный анализ творчества Лермонтова, исследует заимствования и самоповторения Лермонтова. В качестве иллюстрации заимствований из Байрона Эйхенбаум приводит примеры межтекстовых связей четырёх стихотворений Лермонтова с произведениями Байрона.

Ряд стихов поэмы Лермонтова «Сашка» Эйхенбаум соотносит со стихами поэм Байрона «Беппо» и «Лара». Эйхенбаум раз- деляет влияние Байрона в творчестве Лермонтова и влияние английского стихосложения на поэзию Лермонтова. Такое разделение совершенно необходимо, чтобы чётко разграничить байроновские влияния и влияния, не связанные с Байроном. «Так, например, обстоит дело с неравносложными промежутками между стиховыми ударениями и с вариациями анакруз <...> так же – с мужскими рифмами в четырёхстопном и пятистопном ямбе <...> «Шильонский узник» или «Мазепа» Байрона в этом смысле не представлял собою ничего нового, пото- му что «женские рифмы в английском стихе вообще очень редки, а «Шильонский узник» Жуковского явился стихотворной новостью <...> «Байронизм» здесь, как и во многом другом, ни при чём»⁴⁶.

В статье «Творчество Лермонтова и западные литературы» (1941) А. В. Фёдоров говорит о неадекватном восприятии Лермонтовым поэзии Байрона, что приводило к изменению стилистического тона произведений Лермонтова по отношению к произведениям Байрона, под влиянием которых они создавались. Восприятие Лермонтовым творчества Байрона Фёдоров характеризует как «напряжённое переживание»⁴⁷. В монографии «Лермонтов и литература его времени» (1967) Фёдоров говорит, что знакомство Лермонтова с творчеством Байрона ускорило художественное и идейное развитие Лермонтова. «<...> для Лермонтова подлинный Байрон явился лучшим средством отталкивания от русской байронической традиции 1820-х годов <...>»⁴⁸. Фёдоров указывает, что 1830 год явился началом нового этапа в судьбе наследия Байрона в западных литературах. В облике байронического героя начинает привлекать то, что до сих пор не было оценено – протест против социального устройства и его идейных основ. «И то обстоятельство, что к 1830 году относится соприкосновение Лермонтова с поэзией Байрона (в оригинале), показывает историческую закономерность в развитии творчества русского поэта и его связь с общеевропейским процессом развития литературы <...>»⁴⁹.

В статье «Из наблюдений над журналом Печорина» (1969) Н. Я. Дьяконова исследует влияние «Писем и дневников» Байрона в журнале Печорина в частности и в романе «Герой нашего времени» в целом, Дьяконова, выделяет десять характеристик, общих как для «Писем и дневников» Байрона, так и для журнала Печорина. Перечисление этих характеристик снабжено соответствующими текстовыми отсылками. Наряду со сходствами Дьяконова выделяет и различия, главное из которых заключается в преобладании у Лермонтова повествовательного начала и устремлённости к единому сюжету. Дьяконова называет Байрона прототипом Печорина, но указывает, что в «Герое нашего времени» Лермонтов преодолевает байронизм, что заключается не в разрыве с Байроном, а в занятии по отношению к нему критической позиции.

Очень важной для понимания сущности русского байронизма как явления литературы и культуры, а также байроновского влияния в творчестве Лермонтова является характеристика байронизма, данная Л. Я. Гинзбург в её монографии «О лирике» (1974). «Байронизм – не подражание Байрону, но большое идейное движение, принадлежащее мировой – в том числе русской – культуре. <...> Байронизм начался прежде Байрона <...> В России следует различать байронизм декабристский и последекабристский. <...> В мировом масштабе байронизм выразил катастрофу революционного сознания. После восстания и крушения декабристов трагедия русского революционного сознания совпала со всемирной трагедией. <...> по существу своему байронизм Лермонтова сразу же выразил иное, последекабристское содержание русского общественного сознания»⁵⁰.

Очень важной в плане изучения байроновского влияния в творчестве Лермонтова является большая статья А. Глассе «Лермонтов и Е. А. Сушкова», опубликованная в 1979 году. Отражение в творчестве Лермонтова его дружеских отношений с Е. А. Сушковой соединилось с сильным влиянием Байрона, биографию и произведения которого Лермонтов интенсивно изучал в период знакомства с Сушковой. Глассе выявляет байроновское влияние в тринадцати стихотворениях Лермонтова, приводя множество интертекстуальных зависимостей. При этом в работе присутствует обширный историко-литературный комментарий. Работа Глассе представляет собой пример современного научного подхода к изучению иностранных влияний в творчестве того или иного писателя.

В статье В. С. Баевского «Из разысканий о Пушкине и Лермонтове» (1983) говорится о влиянии на стихотворение Лермонтова «Бородино» стихотворения Т. Кембела «Гогенлинден». Данное разыскание представляется тем более значимым, что в его основе лежит сходство строфической формы, которая в свою очередь является довольно редкой. В статье подчёркивается также, что между «Бородином» и «Го- генлинденом» имеются многочисленные ситуативные и тематические сближения.

А. Либерман в статье «Лермонтов и Тютчев» (1989) говорит об абсолютной непохожести героев Лермонтова и Байрона, как и самих писателей. Либерман признаёт равенство Лермонтова и Байрона лишь в гениальности. Автор статьи указывает, что Лермонтов осознавал это несходство, о чём искренне и с полным основанием сказал в стихотворении «Нет, я не Байрон, я другой».

В статье «Байрон в поэтическом сознании Лермонтова» (1991) А. М. Зверев указывает, что Лермонтов на протяжении всей своей жизни в той или иной степени испытывал влияние творчества Байрона. У Лермонтова никогда не было преодоления байронизма, как не было и прямого подражания Байрону. Байронизм Лермонтова нельзя назвать ни модой, ни мимолётным веянием. Это доказывает большое количество реминисценций из Байрона в творчестве зрелого Лермонтова. Зверев также указывает, что Лермонтова влечёт не столько поэма, сколько лирика Байрона (в особенности трагическая): «Еврейские мелодии», стихи 1816 года, стихи о первой любви.

В статье Н. Я. Дьяконовой, написанной в соавторстве с Г. В. Яковлевой, «Кольридж и его литературные современники» (1994) приводятся межтекстовые связи стихотворений Лермонтова «Романс» («Стояла серая скала на берегу морском») и «Время сердцу быть в покое», а также поэмы «Мцыри» с девяносто четвёртой строфой третьей песни «Паломничества Чайльд-Гарольда». Лермонтов заимствовал у Байрона образ далеко отстоящих друг от друга скал. Как указывают Дьяконова и Яковлева, этот образ был в свою очередь заимствован Байроном из поэмы Кольриджа «Кристабель».

Современный анализ иностранных влияний в творчестве русского писателя дан в статье В. С. Баевского «Присутствие Байрона в «Евгении Онегине» (1996). Влияние Байрона обосновывается многочисленными межтекстовыми связями, приводимыми в работе. Подчёркивается также, что рецепция текстов Байрона в «Евгении Онегине» носит различный характер: цитаты, аллюзии, прямые или перефрастические упоминания. На все эти случаи приводятся конкретные примеры из текста романа. В статье приводится обширный историко-литературный комментарий по вопросу исследования.

В статье В. С. Баевского учтены и получили дальнейшую разработку разыскания и идеи крупных исследователей иностранных влияний в русской литературе: Алексея Веселовского, В. М. Жирмунского, Б. В. Томашевского. Нельзя не заметить, что, сопоставляя творчество Лермонтова с творчеством Байрона, исследователи делали очень мало конкретных текстовых указаний. Объяснил это Б. М. Эйхенбаум: «<…> Лермонтов не создает нового материала, а оперирует готовым. Русская критика считает такого рода художественный метод предосудительным – поэтому, вероятно, до сих пор при сопоставлении Лермонтова с Байроном делалось очень мало конкретных текстовых указаний»⁵¹. Подобная установка не способствовала изучению реминесценций, а, наоборот, тормозила его. Использование готового материала и опора на достижения предшественников не могут ставиться в вину писателю. Писатели неизбежно учитывают опыт предшественников, творчески перерабатывая его.

Например, Байрон испытал влияние со стороны Шекспира, Уолпола, Скотта⁵², А. Радклиф, Бернса, Поупа, Драйдена⁵³ и Кольриджа⁵⁴. На Байрона оказали влияние также немецкие и французские писатели: Гёте, Шиллер, Виланд⁵⁵, Шатобриан⁵⁶, – а также классические латинские поэты⁵⁷. «Стиль и стих Байрона – синтез множества элементов. <…> в его творчестве сочетаются логически строгие структуры поэтики классицизма и высокий риторический стиль с приемами «свободного» романтического стиля, с романтической лексикой и образностью»⁵⁸.

«Литература – это непрерывный процесс, и даже великие поэты используют и перерабатывают материал предшественников: и Чосер, и Шекспир (не говоря уже о Поупе), и Пушкин, и Лермонтов, и Ахматова, и Мандельштам»⁵⁹. Сравнивая оригинальные тексты Байрона и Лермонтова, мы стремились выявить межтекстовые связи, соединяющие произведения Лермонтова с произведениями Байрона. При этом они могут отличаться разной степенью близости заимствований Лермонтова и первоисточников Байрона. Наибольшая степень близости проявляется тогда, когда имеются точные соответствия лексики, синтаксиса и стихотворного размера.

1. Болезнь души, <…>⁶⁰
(Сон, т. 1, c. 277)

2. Я видел сон <…>

(Сон, т. 1, с. 277)

Все три стихотворения, из которых мы привели примеры межтекстовых связей, написаны пятистопным ямбом. Все приведенные конструкции отличает одинаковое синтаксическое строение. Все примеры связывает также общность лексики. Подобные межтекстовые связи встречаются реже, чем межтекстовые связи, характеризующиеся соответствием только двух элементов из указанных трех (лексики, синтаксиса и стихотворного размера). В качестве иллюстрации влияния творчества Байрона на творчество Лермонтова мы иногда приводим межтекстовые связи, характеризующиеся соответствием одного элемента или отсутствием соответствия всех трех элементов. В подобных случаях заимствование и источник заимствования могут связывать единство содержания и единство эмоционального фона, а также одинаковая в обоих случаях композиционная функция.

1. <…> мила как херувим <…>
(Аул Бастунджи, т. 3, с. 248)

2. Вдруг выстрел, два и много! <…>
(Измаил-Бей, т. 3, с. 190)

Все примеры, приведенные выше, связывает единство стихотворного размера: строфы и стихотворные абзацы, откуда взяты данные примеры, написаны пятистопным ямбом. Кроме того, данные примеры связывает сходство синтаксического строения при разнице лексики.

1. И блещет в церкви длинный ряд гробов,
Украшенный гербом его отцов;
Но никогда меж них не будет тот,
С которым славный кончился их род.
(Литвинка, т. 3, с. 241)

В приведенном примере стихи Лермонтова и Байрона связаны единством стихотворного размера (пятистопный ямб) при разнице лексики и синтаксиса. Межтекстовая связь подкрепляется единством содержания. В обоих случаях речь идет об усыпальнице феодалов, расположенной в храме, и отсутствии среди усопших одного из представителей рода.

2. <…> и поскакал стремглав,

Как будто бы гналося вслед за ним
Раскаянье… <…>
(Видение, т. 1, с. 204)

Данные стихи связывают сходство синтаксического строения при частичной разнице лексики и стихотворного размера (пятистопный и четырехстопный ямб). Межтекстовую связь подкрепляет единство эмоционального фона. В следующем примере межтекстовой связи даны два отрывка, характеризующиеся различием лексики, синтаксиса и стихотворного размера. Однако их связывает единство эмоционального фона, общность композиционной функции (оба отрывка завершают поэмы) и сходство содержания (в обоих случаях говорится о гибели дерева).

Порывам бурь и зною предана <берёза>,
Увянет преждевременно она!..
(Литвинка, т. 3, с. 242)

Мы исследуем также особенности метрики, строфической организации и рифменных систем сопоставляемых произведений. Полученные данные мы используем для доказательства или опровержения влияния конкретных произведений Байрона на произведения Лермонтова. Здесь мы ориентируемся на монографию М. Тарлинской «Английский стих, теория и история» («English Verse, Theory and History») (1976)⁶³.

Тарлинская проводит всесторонний анализ английского стиха на примере произведений английских поэтов разных эпох. Исследуя их произведения на разных уровнях (метрика, строфическая организация, рифменные системы), Тарлинская выделяет характеристики, свойственные для английского стиха в целом.

Проведенная работа позволяет выявить закономерности исторического развития английской поэзии и увидеть связи между творчеством различных английских поэтов их взаимовлиянии и преемственности. «<…> из эпохи в эпоху и из литературы в литературу перекочё- вывают не только темы, мотивы, сюжеты, типы персонажей, но и риторические обороты, например, вопросы восклицания в определенных местах текста»^64.

Вопросы и восклицания являются одними из признаков лирической манеры повествования байронической поэмы. Понятие лирической манеры повествования обосновал В. М. Жирмунский. «Лирическая манера повествования принадлежит к числу существен- ных признаков байронической поэмы <…>»⁶⁵.

Лирическая манера повествования является средством придания романтической поэме эмоциональности и выразительности. А восточные поэмы, как отмечает Дж. Голт, «блистательны по своей поэтической выразительности»⁶⁶. Поэтому мы сравниваем особенности реализации лирической манеры повествования в романтических поэмах Лермонтова с её реализацией в восточных поэмах Байрона.

В нашей работе мы основываемся на идеях В. М. Жирмунского. Подобные сравнения помогают выявить наличие байроновского влияния на поэмы Лермонтова или же его отсутствие. Сравнивая произведения Лермонтова и Байрона, мы не только отмечаем сходства, но и констатируем различия. Как указывает В. М. Жирмунский, «черты различия между сопоставляемыми литературными явлениями имеют для исследователя не менее важное значение, чем признаки сходства. Они свидетельствуют о творческом переосмыслении импортированного образца, о его социальной переработке, обусловленной местными особенностями общественного, в частности – литературного произведения <…>⁶⁷.

Примечания

1. Жирмунский В. М. Байрон // Из истории западноевропейских литератур. – Л.: Наука, 1981. – С. 241.

2. Баевский В. С. Когда Батюшков познакомился с поэзией Байрона? // Историко–культурные связи русской и зарубежной культуры: Межвузовский сборник научных трудов. – Смоленск: СГПИ, 1992. – С. 21.

3. Лейтон Л. Г. Стихотворения Ивана Козлова «Венецианская ночь» и «Байрон» (к истории русского байронизма) // Русская литература, 1997. – №2. – С. 15.

4. Алексеев М. П. Байрон и русская дипломатия // Литературное наследство. Т. Русско-английские литературные связи. ХVIII век – первая половина XIX века. – М.: Наука, 1982. – C. 409.

5. Асмус В. Ф. Круг идей Лермонтова // Литературное наследство. Т. 43–44. – М.: Издателъство АН СССР, 1941. – С. 83.

6. Дьяконова Н. Я. Аналитическое чтение (Английская поэзия ХVIII–XX ве- ков). – Л.: Просвещение, 1967. – С. 121.

7. Дьяконова Н. Я., Чамеев А. А. Английская предромантическая и романтическая литература в контексте общеевропейской культуры // Английская литература в контексте русской национальной культуры: Тезисы докладов. – Смоленск, СГПИ, 1993. – С. 25.

8. Жирмунский В. М. Проблемы сравнительно–исторического изучения литератур // Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. – Л.: Наука, 1979. – С. 79. – Эта же мысль изложена в статье: Жирмунский В. М. Средневековые литературы как предмет сравнительного литературоведения // Сравнительное литературоведение/ Восток и Запад... – С. 161.

9. Баевский В. С. Сквозь магический кристалл. – М.: Прометей, 1990. – С. 47.

10. Баевский В. С. Когда Батюшков познакомился с поэзией Байрона?// Историко–культурные связи русской и зарубежной культуры: Межвузовский сборник научных трудов. – Смоленск: СГПИ, 1992. – С. 19; Баевский В. С. Присутствие Байрона в «Евгении Онегине» // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. – 1996. – Т. 55. – №6. – С. 4.

11. Лейтон Л. Г. Стихотворения Ивана Козлова «Венецианская ночь», и «Байрон» (к истории русского байронизма) // Русская литература, 1997. – № 2. – С. 14.

12. Демурова Н. О переводах Байрона в России // Selections from Byron. –M.: Progress Publishers, 1979. – P. 339.

13. Неупокоева И. Г. Революционно–романтическая поэма первой половины XIX века. Опыт типологии жанра. – М.: Наука, 1971. – С. 14.

14. Андроников И. Л. Образ Лермонтова // Лермонтов М. Ю. Сочинения. – М.: Правда, 1988–1990. Т. 1. С. 11.

15. Белинский В. Г. Выдержки из писем и статей // Лермонтов в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текстов, вступ. статья и прим. М. И. Гиллельсона и В. А. Мануйлова. – М.: Художественная литература, 1964. – С. 248.

16. Шан–Гирей А. П. М. Ю. Лермонтов // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников / Составление, подготовка текста и комментарий М. Гиллельсона и О. Миллер. – М.: Художественная литература, 1989. – С. 37.

17. Ростопчина Е. П. Письмо к Александру Дюма. 27 августа / 10 сентября 1858 г. // Ростопчина Е. П. Стихотворения. Проза. Письма / Составление, вступительная статья, подготовка текстов и примечания Б. Н. Романова. – М.: Советская Россия, 1986. – С. 385.

18. Тургенев И. С. Литературные и житейские воспоминания // Полное собрание сочинений и писем. – М.: Наука, 1983. – Т. 11. – С. 71.

19. Панаев И. И. Литературные воспоминания / Вступительная статья и комментарии И. Г. Ямпольского. – М.: Правда, 1988. – С. 166.

20. Меринский А. М. Воспоминание о Лермонтове // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников / Составление, подготовка текста и комментарий М. Гиллельсона и О. Миллер. – М.: Художественная литература, 1989. – С. 174.

21. Герцен А. И. Very Dangerous!!! / Письма издалека: Избранные литературно- критические статьи и заметки. – М.: Современник, 1981. – С. 235.

22. Герцен А. И. О развитии революционных идей в России // Сочинения в девяти томах. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955–1958. – Т. 3. – С. 472–473.

23. Баевский В. С. Присутствие Байрона в «Евгении Онегине» // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. – 1996. – Т. 55. – №6. – С. 5.

24. Коренева М. Ю. Научная конференция, посвящённая 200-летию со дня рождения Байрона [Ленинград, январь 1988] // Русская литература. – 1988. – № 3. – С. 223.

25. Белинский В. Г. Сочинения М. Лермонтова // Полное собрание сочинений. – М.: Издательство АН СССР. – Т. 4. – С. 545–546.

26. Спасович В. Д. Байронизм Пушкина и Лермонтова // Вестник Европы. – 1888. – № 3. – С. 523.

27. Скабичевский А. М. М. Ю. Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность // Державин. Жуковский. Лермонтов. Тургенев. Лев Толстой: Биографические повествования (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Ф. Павленкова. Т. 11) – Челябинск: Урал, 1996. – С. 274.

28. Скабичевский А. М. М. Ю. Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность... С. 274.

29. Ключевский В. О. Грусть (Памяти М. Ю. Лермонтова) // Собрание сочинений. – М.: Издательство социально–экономической литературы, 1959. – Т. 8. – С. 114.

30. Иванов И. И. Биографические сведения о Михаиле Юрьевиче Лермонтове // Русская критическая литература о произведениях М. Ю. Лермонтова: Хронологический сборник критико-библиографических статей. Часть первая / Собрал В. Зелинский. – М.: Типография А. Г. Кольчугина, 1897. – С. 16.

31. Иванов И. И. Биографические сведения о Михаиле Юрьевиче Лермонтове... С. 17.

32. Веселовский А. Н. Байрон. Биографический очерк. 2 изд. – М.: Типолит. Т. - ва И. Н. Кушнерев и К, 1914. – С. 315.

33. Котляревский М. М. Ю. Лермонтов: Личность поэта и его произведения. 4 изд. – СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1912. – С. 62.

34. Котляревский. М. М. Ю. Лермонтов: Личность поэта и его произведения... С. 54–55.

35. Иванов В. И. Байронизм, как событие в жизни русского духа // Собрание сочинений. – Брюссель: Foyer Oriental Chretien, 1971–1987. – Т. 4. – С. 282–286..

36. Баевский В. С. Присутствие Байрона в «Евгении Онегине» // Известия Ака- демии наук. Серия литературы и языка, 1996. – Т. 55. – № 6. – С. 5.

37. Анненский И. Ф. Юмор Лермонтова // Книги отражений. – М.: Наука, 1979. – С. 139.

38. Яковлев А. М. М. Ю. Лермонтов как драматург. – Л. – М.: Книга, 1924. – С. 113–115.

39. Воспоминания А. А. Краевского в пересказе П. А. Висковатого // Лермонтов в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текстов, вступ. статья и прим. М. И. Гиллельсона и В. А. Мануйлова. – М.: Художественная литература, 1964. – С. 245.

40. Томашевский Б. В. Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция // Литературное наследство. – Т. 43–44. – М.: Издательство АН СССР, 1941. – С. 498–499. 3 Томашевский Б. В. Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция... С. 499.

41. Дурылин С. Н. Михаил Юрьевич Лермонтов.– М.: Молодая гвардия, 1944. – С. 41–42.

42. Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лирического стиха // О поэзии. – Л.: Советский писатель, 1969. – С. 406–409.

43. Эйхенбаум Б. М. Михаил Юрьевич Лермонтов. Очерк жизни и творчества // Статьи о Лермонтове. – М.– Л.: Издательство АН СССР, 1961. – С. 16.

44. Эйхенбаум Б. М. Лирика Лермонтова (Обзор) // Статьи о Лермонтове. – М.– Л.: Издательство AM СССР, 1961. – С. 344.
45. Эйхенбаум Б. М. Художественная проблематика Лермонтова // О поэзии. – Л.: Советский писатель, 1969. – С. 185–186.
46. Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки // О литературе: Работы разных лет. – М.: Советский писатель, 1987. – С. 165–166.

47. Фёдоров А. В. Творчество Лермонтова и западные литературы // Литературное наследство. Т. 43–44. – М.: Издательство АН СССР, 1941. – С. 218.
48. Фёдоров А. В. Лермонтов и литература его времени. – М.: Художественная литература, 1967. – С. 317.
49. Фёдоров А. В. Лермонтов и литература его времени... С. 317.

50. Гинзбург Л. Я. О лирике. – Л.: Советский писатель, 1974. – С. 148–151.

51. Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки // О литературе: Работы разных лет. – М.: Советский писатель, 1987. – С. 190.

52. Railo E. The Haunted Castle. A Study of the Elements of English Romanticism. – New York, 1964. – P. 158; Joseph M. K. Byron the Poet. – London, 1964. – P. 48; Thorslev P. The Byronic Hero. Types and ProtoTypes. –Minneapolis, University of Minnesota, 1962. – P. 157; Brydges E. Letters of the Character and Poetical Genius of Lord Byron. – London, 1824. – P. 71.

53. Bottral R. Byron and the Colloquial Tradition in the English Poetry // English Romantic Poets. – London – Oxford – New York: Oxford University Press, 1971. – P. 218; 222.

54. Eliot T. S. Byron // English Romantic Poets. – London – Oxford – New York: Oxford University Press, 1971. – P. 199.

55. Robertson J. G. ed. Goethe and Byron. «Publications of English Goethe Society», N. S. v. II. – London, 1925. – P. 4.

56. Liljeren S. B. Essence and Attitude in English Romanticism. – Upsala, 1945. P. 94; Rutherford A. Byron. A Critical Study. –Stanford, 1961. – Р. 32.

57. Самарин Р. Лира Байрона // Selections from Byron. – M.: Progress Publishers, 1979. – P. 16.

58. Никольская Л. И. Неизвестный перевод из Байрона (стихотворение «Сон» в переводе Н. Д. Неёлова) // Проблемы стилистики и перевода. – Смоленск: СГПИ, 1976. – С. 39.

59. Тарлинская М. Через Гёте и Байрона – к Пушкину: история одной межъязыковой формулы // Известия Академии наук. Серия литературы и языка, 2002. – Т. 61. – №2. – С. 28.

60. В этой книге все цитаты из произведений Лермонтова приводятся по изданию: Лермонтов М. Ю. Сочинения в шести томах. – М. – Л.: Издательство АН СССР, 1954–1957.

61. Все цитаты из произведений Байрона переведены автором этой книги.

62. Все цитаты из произведений Байрона даны по изданиям: The Works of Lord Byron. Poetry. Vol. I.–London: John Murray; New York: Charles Scribner’s Sons, 1903. The Works of Lord Byron. Poetry. Vol. II.–London: John Murray; New York: Charles Scribner’s Sons, 1922. The Works of Lord Byron. Poetry. Vol. III.–London: John Murray; New York: Charles Scribner’s Sons, 1904. The Works of Lord Byron. Poetry. Vol. IV.–London: John Murray; New York: Charles Scribner’s Sons, 1901. Римскими цифрами указывается том, арабскими – страница.

63. Tarlinskaja M. G. English Verse, Theory and History. – The Hague – Paris: Mouton, 1976.

64. Тарлинская М. Через Гёте и Байрона – к Пушкину: история одной межъязыковой формулы // Известия Академии наук. Серия литературы и языка, 2002. – Т. 61. – №2. – С. 26.

65. Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин // Пушкин и западные литературы: Избранные труды. – Л.: Наука, 1978. – С. 92–93.

66. Galt J. The Life of Lord Byron. – London, 1830. – P. 125.

67. Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. – Л.: Наука, 1982. – С. 11.

ГЛАВА II

Лирика Лермонтова

В данной главе мы рассмотрим шестнадцать стихотворений Лермонтова, написанных в период с 1830 по 1841 годы, то есть на протяжении всей творческой жизни поэта. Мы постарались выбрать наиболее значимые стихотворения Лермонтова, ставшие вершинами его лирики, и стихотворения, имеющие первостепенное значение для отдельных периодов творческой эволюции Лермонтова. Мы рассмотрим стихотворения, которые уже сопоставлялись с творчеством Байрона, и те, которые с творчеством Байрона ещё не соотносили. Такой подход поможет на ограниченном количестве стихотворений Лермонтова выявить основные тенденции байроновского влияния в лирике русского поэта.

В отношении одиннадцати из шестнадцати рассматриваемых стихотворений Лермонтова в разное время исследователями высказывались мнения об их обусловленности творчеством Байрона. Иногда исследователи приводили примеры интертекстуальных связей, в других случаях они указывали, что стихотворение Лермонтова, его темы или образы навеяны теми или иными произведениями Байрона. Если исследователи указали на связь стихотворения Лермонтова с произведением Байрона, но не привели конкретных доказательств, мы, развивая их идеи, постараемся привести примеры межтекстовых связей данного стихотворения Лермонтова с указанным произведением Байрона. Кроме того, мы постараемся показать, что исследуемое стихотворение Лермонтова имеет межтекстовые связи и с другими произведениями Байрона, ранее не привлекавшимися для сопоставления.

В отношении пяти исследуемых нами произведений Лермонтова мы не обнаружили свидетельств их соотнесения с произведениями Байрона в прошлом. Для нашего анализа мы привлекаем также данные по стихотворениям Лермонтова и произведениям Байрона, характеризующие особенности их метрики, строфики и рифменной системы, так как иногда именно эти данные способствуют установлению факта литературного влияния, как в случае со стихотворением Лермонтова «Бородино» и стихотворением Т. Кембела «Гогенлинден»¹.

Введём сокращения: S. P. – «Мне призрак явился», L. I. C. – «Стихи, начертанные на чаше из черепа», S. М. – «Стансы на музыку», Р. С. – «Шильонский узник», Е. А. – «Послание к Августе», S. A. – «Стансы к Августе», Р. – «Паризина», S. С. – «Осада Коринфа», G. – «Гяур», В. А.– «Абидосская невеста», L. – «Лара», С. Н. Р. – Паломничество Чайльд-Гарольда», I. А. – «Ирландская аватара», M. D. S. – «Ода на смерть Шеридана».

Художественное влияние стихотворений Байрона «Сон» («Тhe Dream») (1816) и «Тьма» («Darkness») (1816) на стихотворения Лермонтова «Ночь. I» (1830) и «Ночь. II» (1830) изучено довольно основательно². Наши наблюдения показали, что «Ночь. I» и «Ночь. II» соотносятся и с другими произведениями Байрона. Следующие интертекстуальные связи соединяют «Ночь. I» со стихотворениями «Мне призрак явился» («A Spirit passed before me») (1815) и «Стихи, начертанные на чаше из черепа» («Lines Inscribed upon a Cup Formed from a Scull») (1808):

1.

Сын праха <...>

(Т. 1, с. 82)

2.

Червяк то выползал из впадин глаз,

<. . . . . . . . . . . . . . . . .>

<. . . . . > и черви умножались;

смрадную сырую кожу грызли <...>

(Т. 1, с. 83–84)

3.

Меня терзало судорожной болью.

(Т. 1, с. 83)

Пятистопный ямб (94,5% стихов) и безрифменный стих стихотворения «Ночь. I» не соотносится с четырёхстопным ямбом (100%) и перекрёстной рифмовкой (100%) стихотворения «Стихи, начертанные на чаше из черепа». Стихотворение «Мне призрак явился» написано пятистопным ямбом (100%), как и «Ночь. I». Однако в данном произведении Байрона применена парная рифмовка (100%), а стихотворение Лермонтова написано без рифм.

В стихотворении «Ночь. II» мы выявили следующие межтекстовые связи с некоторыми произведениями Байрона:

1.

Уснуло всё – и я один лишь не спал.

(Т. 1, с. 86)

2.

Ничтожество за ними <шагами> оставалось!

(T. 1, c. 86)

3.

Сын праха и забвения <…>

(T. 1, с. 87)

4.

Тут невольный трепет

По мне мгновенно начал разливаться <…>

(T. 1, c. 87)

5.

Всё, всё берет она <земля> у нас обманом

И не дарит нам ничего <…>

(T. 1, c. 87)

«Ночь. II» написана пятистопным ямбом (86,8%) без рифм. «Мне призрак явился» соотносится со стихотворением Лермонтова в области метрики (пятистопный ямб – 100%), не соотносится в области рифмовки (парная рифмовка – 100%). «Стансы на музыку» («Stanzas for Music» (There’s not a joy»)) написаны семистопным ямбом (100%) с парной рифмовкой (100%), «Как хлад объемлет страждущую плоть» («When Coldness wraps this Suffering Clay») – четырёхстопным ямбом (100%) с перекрёстной рифмовкой (100%). Таким образом, два последних стихотворения не имеют соотношений с «Ночь. II» в области стихотворного размера и рифмы.

Стихотворение «Отрывок» («На жизнь надеяться страшась») (1830) Лермонтовская энциклопедия не соотносит ни с каким произведением Байрона^3. Б. М. Эйхенбаум связывает второй стих «Отрывка» со стихом из «Шильонского узника» (1816)⁴:

Живу, как камень меж камней <...>

(Т. 1, с. 112)

Данное стихотворение Лермонтова соотносится с поэмой Байрона также в области метрики. «Отрывок» написан четырёхстопным ямбом, как большинство стихов «Шильонского узника».

Мы выявили следующие межтекстовые связи данного стихотворения с другими произведениями Байрона:

1.

Мы сгибнем, наш сотрётся след,

Таков наш рок, таков закон <...>

(Т. 1, с. 114)

В первом примере нет точных соответствий лексики и метра. Однако оба отрывка связывает единство эмоционального фона. В обоих случаях главенствующей является мысль о конце жизни.

2.

Другим, чистейшим существам.

(Т. 1, с. 114)

3.

<. . . . . . . .> А мы

Окованы над бездной тьмы.

(Т. 1, c. 114)

В области метрики и рифмы «Отрывок» не соотносится с «Darkness» и «The Dream». Данные стихотворения Байрона написаны пятистопным ямбом без рифм. «Отрывок» написан четырёхстопным ямбом с перекрёстной рифмовкой.

Как указывает В. Турбин, время Пушкина, Лермонтова, Гоголя «явилось временем культурного самовыявления русской интеллигенции с её характерными противоречиями, исканиями, заблуждениями <…>»⁵. «<…> Пушкин, Гоголь в идеалах своих были прежде всего идилличны, и возлюбленный образ их творчества – образ уюта, разрушение коего извне или же изнутри него будет восприниматься Лермонтовым как траги ческая неизбежность»⁶. В. Турбин понимает уют как феномен экзистенциальный: «Уют – рай, и первейший признак его – непосредственное соприкосновение смертного с Богом <…>⁷. «Два великих художника слова, Пушкин и Гоголь, <…> продолжали вводить самых разных героев в идиллию, видя в ней и себя и Россию <…> Третий, Лермонтов, саркастически им перечил, утверждал: уют невозможен, наступают времена его разрушения <…>»⁸.

В качестве наиболее очевидной иллюстрации своей мысли В. Турбин приводит первые четыре стиха из стихотворения Лермонтова «Предсказание» («Настанет год, России чёрный год») (1830)⁹ Стихотворение «Предсказание» (1830) ранее не соотносилось с Байроном¹⁰. Мы выявили следующие интертекстуальные зависимости, связывающие данное стихотворение с «Darkness»:

1.

Когда царей корона упадёт <...>

(Т. 1 , с. 136)

2.

И пища многих будет смерть и кровь <…>

(Т. 1, с. 136)

3.

Чтобы платком из хижин вызывать <...>

(Т. 1, с. 136)

В обоих примерах заключена мысль об оставлении людьми своего жилища и потери этого жилища. В примере из Лермонтова потеря жилища происходит вследствие смерти его обитателей от чумы, которая будет людей «платком из хижин вызывать». В примере из Байрона потеря жилища происходит вследствие всемирной катастрофы, которая, в конечном итоге, ведёт и к гибели человека.

4.

И станет глад сей бедный край терзать <...>

(T. 1, c. 136)

«Предсказание» написано пятистопным ямбом, как и «Darkness». Однако в отличие от безрифменного стиха «Darkness», в «Предсказании» – парная рифмовка.

О стихотворении «1831-го июня 11 дня» Б. М. Эйхенбаум высказал следующее мнение: «Итог юношеской философской лирики <...> оно не только подводит итог всему намеченному в прежних стихах, но и открывает большие творческие перспективы. <...> Жанр этого стихотворения восходит к Байрону («Ерistle to Augusta») <...>¹¹. Основываясь на идеях Эйхенбаума, мы выявили следующие межтекстовые связи «1831-го июня 11 дня» с «Посланием к Августе» («Ерistle to Augusta»)

1.

Моя душа, я помню, с детских лет

Чудесного искала. <...>

(Т. 1, с. 177)

2.

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века <...>

(Т. 1, с. 177)

3.

Известность, слава, что они? – а есть

У них над мною власть; и мне они

Велят себе на жертву всё принесть <...>

(Т. 1, с. 178)

4.

Что на земле прекрасней пирамид

Природы, этих гордых снежных гор?

<. . . . . . . . . . . . >

Вершины скал; ничто не вредно им.

(Т. 1, с. 182)

Примеры, приведённые в пункте N 4, объединяет общность эмоционального фона, в основе которого – восхищение горами. Одинакова и их композиционная функция, заключающаяся в создании эмоциональной паузы между философскими рассуждениями.

5.

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна.

(Т. 1, с. 184)

«1831-го июня 11 дня» (256 стихов) по объёму ровно в два раза превышает «Epistle to Augusta» (128 стихов). Каждое из стихотворений написано пятистопным ямбом (100% стихов). «Epistle to Augusta» Байрон пишет октавами (рифмовка – абабабвв). Стихотворение Лермонтова написано восьмистишиями с рифмовкой абабввгг. Система рифмовки в строфе «1831-го июня 11 дня» отличается от системы рифмовки в строфе «Epistle to Augusta» использованием парной, а не перекрёстной рифмы для пятого и шестого стиха. Нами обнаружены межтекстовые связи «1831-го июня 11 дня» и с другими произведениями Байрона:

1.

Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века, и жизнею иной <...>

(Т. 1, с. 177)

2.

Так в трещине развалин иногда

Берёза вырастает молода

< . . . . . . . . . >

И украшает сумрачный гранит <...>

(Т. 1, с. 180)

3.

И зелена и взоры веселит <…>

(Т. 1, с. 180)

4.

<…> Беззащитно предана

Порыву бурь и зною, наконец

Увянет преждевременно она <…>

(Т. 1, с. 181)

5.

Но с корнем не исторгнет никогда

Мою березу вихрь: она тверда <…>

(Т. 1, с. 181)

6.

<...> берёзы две иль три <...>

(Т. 1, с. 183)

Четырёхстопный ямб «Стансов к Августе» («When all around grew drear and dark»), «Паризины» и четырёхстопный дактиль восемнадцатой строфы «Осады Коринфа», откуда взят наш шестой пример; преобладание только парной или только перекрёстной рифмовки в этих произведениях; астрофический стих «Стансов к Августе» и строфы разного объёма «Паризины» и «Осады Коринфа» не соотносятся с особенностями метрики, строфики и системы рифмовки стихотворения «1831-го июня 11 дня».

По мнению Лермонтовской энциклопедии, о влиянии стихотворения Байрона «The Dream» на стихотворение Лермонтова «Видение» (1831) «свидетельствует общий эмоциональный тон, сходство отдельных сюжетных и композиционных элементов»¹². О более конкретных свидетельствах воздействия Байрона говорит А. Глассе: «Сон» принадлежал к числу наиболее популярных в России произведений Байрона. В разных стихотворениях Лермонтова мы встречаем восходящие к нему образы, строки и эпизоды («Видение» («Я видел юношу...»))^13.

Мы выявили конкретные интертекстуальные связи «Видения» и «The Dream»:

1.

<…> он был верхом

На серой, борзой лошади – и мчался <…>

(Т. 1, с. 230) <…>

2.

<…> Он вышел мрачно, твёрдо,

Прыгнул в седло и поскакал стремглав <…>

(Т. 1, с. 204)

3.

Мой сон переменился невзначай <…>

(Т. 1, с. 205)

4.

Я видел комнату; в окно светил

Весенний, тёплый день; и у окна

Сидела дева, нежная лицом,

С очами полными душой и жизнью;

И рядом с ней сидел в молчаньи мне

Знакомый юноша <…>

(Т. 1, с. 205)

5.

И юноша спокойней, мнилось, был

Затем, что лучше он умел таить

И побеждать страданье. …

(Т. 1, с. 205)

6.

<…> не смел вздохнуть <…>

(Т. 1, с. 205)

«Видение», как и «The Dream», написано пятистопным ямбом без рифм. Мы выявили межтекстовые связи данного стихотворения Лермонтова с другими произведениями Байрона:

1.

Я видел юношу: он был верхом

На серой, борзой лошади – и мчался

Вдоль берега крутого Клязьмы. <…>

(Т. 1, с. 203)

Говоря о приёме риторических вопросов в романе «Герой нашего времени», П. Дебрецени указывает на приведенный выше стих поэмы «Гяур» как на «самый общеизвестный пример этого приёма» в литературе¹⁴

Как и Гяур, герой Лермонтова скачет по берегу. В «Гяуре» – это берег моря. В «Видении» – берег реки Клязьмы.

2.

И месяц в облаках блистал и в волнах <…>

(Т. 1, с. 203)

3.

И чёрный взор искал чего-то всё

В туманном отдаленьи <…>

(Т. 1, с. 203)

4.

Он мчится. Звучный топот по полям

Разносит ветер <…>

(Т. 1, с. 203)

5.

<…> натянул бразды, толкнул

Коня <…>

(Т. 1, с. 204)

6.

Как мрамор бледный и безгласный, он

Стоял… <…>

(Т. 1, с. 204)

7.

<…> Века ужасных мук равны

Такой минуте. <…>

(Т. 1, с. 204)

8.

Вдруг сон тяжелый вырвался из груди <…>

(Т. 1, с. 204)

9.

<…> И поскакал стремглав,

Как будто бы гналося вслед за ним

Раскаянье… <…>

(Т. 1, с. 204)

10.

И юноша спокойней, мнилось, был

Затем, что лучше он умел таить

И побеждать страданье. <…>

(Т. 1, с. 205)

11.

И юноша смотрел не на неё <…>

(Т. 1, с. 205)

«Видение» связано интертекстуальными зависимостями с четырьмя восточными поэмами Байрона. Наибольшее количество связей приходится на «Паризину» (1816) (4 случая) и, особенно, на «Гяура» (1813) (9 случаев). «Видение» не соотносится с четырьмя связанными с ним поэмами в области метрики и рифмы. В поэмах преобладает четырёхстопный ямб с парной рифмовкой. «Видение» написано пятистопным ямбом без рифм.

Зафиксированные нами факты воздействия восточных поэм Байрона на стихотворения «Видение», «1831-го июня 11 дня» закономерны, так как на лирику Лермонтова 1830–1831, в том числе и любовную, наложила отпечаток концепция байронической поэмы <…>^15. Стихотворение «Сон» («Я видел сон: прохладный гаснул день») (1830 или 1831) А. Глассе называет наряду с «Видением» и «11 июля» стихотворением, содержащим «образы, строки и эпизоды», восходящие к «Сну» Байрона^16.

Мы обнаружили следующие межтекстовые связи данного стихотворения Лермонтова с «The Dream» Байрона:

1.

Я видел деву <…>

(Т. 1, с. 277)

2.

Её рука так трепетна была, <. . . . . . . . . >

И он сидел и с страхом руку жал <…>

(Т. 1, с. 277) <…>

3.

<…> ах! рано начал он любить <…>

(Т. 1, с. 277)

4.

И глаз её движенья провожал.

(Т. 1, с. 277)

5.

Болезнь души, <…>

(Т. 1, с. 277)

Стихотворение «Сон», как и «The Dream», написано пятистопным ямбом (100%). Интертекстуальные зависимости соединяют «Сон» также и с другими произведениями Байрона:

1.

Я видел сон <…>

(Т. 1, с. 277)

2.

Луна, взойдя на небе голубом <…>

(Т. 1, С. 277)

3.

Играла в стёклах радужным огнём <…>

(Т. 1, с. 277)

4.

Всё было тихо как луна и ночь <…>

(Т. 1, с. 277)

5.

И ветр не мог дремоты превозмочь.

(Т. 1, с. 277)

Данный стих «Сна» Лермонтовская энциклопедия называет реминисценцией из «Полтавы» А. С. Пушкина («Своей дремоты превозмочь / не хочет воздух»)^17. Однако Пушкин, в свою очередь, мог создать эти стихи под влиянием приведенной нами строки из «Осады Коринфа» Байрона. По нашему мнению, в данном случае следует говорить о полигенетической рецепции.

6.

<…> как последний сон

Души, на небо призванной, она

Сидела тут пленительна, грустна <…>

(Т. 1, с. 277)

«Сон» Лермонтова связан интертекстуальными зависимостями с четырьмя восточными поэмами Байрона и стихотворением «Darkness». С «Darkness» «Сон» связывает общность стихотворного размера. Оба стихотворения написаны пятистопным ямбом.

С «Ларой» стихотворение Лермонтова соотносится в области метрики и рифмы – пятистопный ямб и парная рифмовка в обоих произведениях. С тремя другими восточными поэмами «Сон» связывает преобладающее использование в них парной рифмовки.

А. Глассе говорит о стихотворении «11 июля» (1830 или 1831) как об испытавшем воздействие со стороны «The Dream» Байрона^18. Лермонтовская энциклопедия не отмечает связи данного стихотворения с творчеством Байрона, однако говорит о близости «11 июля» к стихотворениям «Сон» («Я видел сон: прохладный гаснул день») и «Видение»¹⁹, в которых мы обнаружили много межтекстовых связей с восточными поэмами Байрона, его стихотворениями «The Dream» , «Darkness».

Мы выявили следующие межтекстовые связи «11 июля» с «The Dream»:

1.

И возле девы молодой, <. . . . . . . . >

Стоял я <…>

(Т. 1, с. 286)

2.

<…> чуть живой <…>

(Т. 1, с. 286)

3.

И с головы её бесценной

Моих очей я не сводил.

(Т. 1, с. 286)

Четырёхстопный ямб и перекрёстная рифмовка «11 июля» не соотносятся с пятистопным ямбом и безрифменным стихом «The Dream». Мы выявили также, что стихотворение «11» июля связано и с другими произведениями Байрона:

1.

Ужель всё было сновиденье: <. . . . . . . . . . >

И сном никак не может быть <…>

(Т. 1, с. 286) <…>

Следующий стих из «11 июля» соотносится с пятым стихотворным абзацем второй песни «Абидосской невесты» (1813), где говорится о свете лампы, которая горит в окне башни Зулейки, и диване в комнате Зулейки, где лежат янтарные бусы, амулет и пр.:

2.

И ложе девы, и окно <…>

(Т. 1, с. 286)

«11 июля» написано четырёхстопным ямбом, основным стихотворным размером «Абидосской невесты».

Стихотворение «Первая любовь» (1830–1831) Лермонтовская энциклопедия не соотносит с творчеством Байрона²⁰. А. Глассе говорит о параллелях образов в данном стихотворении Лермонтова и стихотворении Байрона «When I Roved a Young Highlander» (1808)²¹, приводя в качестве иллюстрации первые четыре стиха второй строфы данного произведения Байрона. «Стихотворение Байрона «Когда я как горец…» («When I Roved a Young Highlander») <…> обращено к недавней юности поэта. Это воспоминание о его первой горестной «вечной любви»²².

Мы выявили следующую интертекстуальную зависимость, связывающую данное стихотворение Лермонтова с указанным стихотворением Байрона:

На мягком ложе сна не раз во тьме ночной,

<. . . . . . . . . . . . . . >

Я предавал свой ум мечте непобедимой.

Я видел женский лик, <…>

(Т. 1, с. 287)

«Первая любовь» не соотносится со стихотворением Байрона в области метрики и рифмы. Стихотворение Лермонтова написано александрийским стихом, «When I Roved a Young Highlander» написано трёхсложниками (приведенные мною стихи – амфибрахий четырёхстопный) с перекрестной рифмовкой.

О стихотворении «Мой дом» (1830–1831) Алексей Н. Веселовский очень кратко сказал в постраничном комментарии своей монографии «Западное влияние в новой русской литературе»: «<…> в стихотворе-нии «Мой дом везде, где есть небесный свод» тема взята из Гарольда <…>»²³. Опираясь на это указание, мы выявили межтекстовые связи данного стихотворения Лермонтова с «Паломничеством Чайльд-Гарольда» (1809–1818) Байрона:

1.

Мой дом везде, где есть небесный свод

<. . . . . . . . . . . . . >

Но для поэта он не тесен.

До самых звёзд он кровлей досягает <…>

(Т. 1, с. 291)

2.

Пространство без границ <…>

(Т. 1, с. 291)

Наши примеры взяты из строф, завершающих последнюю, четвертую песнь «Паломничества Чайльд-Гарольда». Эмоциональный фон этой части поэмы Байрона (строфы 176–180 и 182–184) наиболее соответствует эмоциональному фону стихотворения «Мой дом». Герой Байрона восторгается солнцем, землёй, морем, пустыней, снова морем и океаном, могуществом океана, радостью жизни в гармонии с природой, он желает «смешаться со Вселенной». Мысль о гармонии человека и Вселенной передана в стихотворении «Мой дом» более сжато и обобщённо.

Лермонтов упоминает «небесный свод», звёзды, «пространство без границ». «Мой дом» соотносится с «Паломничеством Чайльд-Гарольда» в области метрики и рифмы. Стихотворение Лермонтова написано пятистопным ямбом (50%) и четырёхстопным ямбом (50%) с перекрёстной рифмовкой. «Паломничество Чайльд-Гарольда» написано спенсоровой строфой (кроме вставных песен). Девятый (заключительный) стих данной строфы – ямб шестистопный. Остальные восемь стихов – ямб пятистопный.

Мы выявили следующую межтекстовую связь стихотворения «Мой дом» с «Посланием к Августе» («Epistle to Augusta»):

3.

Мой дом везде, где есть небесный свод <…>

(Т. 1, с. 291)

«Epistle to Augusta» написано пятистопным ямбом (100%). В стихотворении «Мой дом» также используется пятистопный ямб (50%). Большая часть стихов (75%) в «Epistle to Augusta» соединены перекрёстной рифмовкой. В стихотворении «Мой дом» – 100%. Таким образом, данные стихотворения соотносятся в области метрики и рифмы.

Стихотворение «Романс» («Хоть бегут по струнам моим звуки веселья») (1830–1831) А. Глассе связывает со стихотворениями Байрона «Стансы на музыку» («Stanzas for Music» («I speak not, I trace not…»)) (1814) и «Stanzas for Music» («There’s not a joy…») (1815), приводя примеры интертекстуальных зависимостей²⁴. Мы выявили следующие межтекстовые связи данного стихотворения Лермонтова с «Ирландской аватарой» («The Irish Avatar») Байрона:

1.

Но в сердце разбитом есть тайная келья <…>

(Т. 1, с. 320)

Вторая группа примеров иллюстрирует трагическую мысль о невозможности вернуться в родной край. В стихотворении Лермонтова причиной такой невозможности является буйство стихии. В стихотворении Байрона невозможность возврата мотивируется политическими причинами. В обоих случаях значимым является берег как граница невозврата. Пловец Лермонтова не может достигнуть берега и, тем самым, вернуться в родной край из-за бури. Эмигрант Байрона находится на берегу, который он должен вот-вот покинуть, так как приближение к берегу и возврат на родину означает обретение рабства. Присутствующее в обоих случаях желание находиться в родном краю нереализуемо. А потеря родины ассоциируется с водной стихией, вырваться из которой не может пловец Лермонтова и удалиться на просторы которой должен эмигрант Байрона. Таким образом, можно говорить о некоторой общности содержания приводимых отрывков и единстве их эмоционального фона при разнице лексики и синтаксического строения.

2.

И с криком пловец без надежд воротиться

Жалеет о крае родном.

(Т. 1, с. 320)

«Романс» написан сочетанием четырёхстопного (11 стихов), трёхстопного (11 стихов), двухстопного (1 стих) амфибрахия и четырёхстопного анапеста (1 стих). Рифмовка – перекрёстная (100%). «Ирландская аватара» («The Irish Avatar») соотносится с «Романсом» в области метрики, строфики и рифмы. Данное стихотворение Байрона написано сочетанием четырёхстопного амфибрахия и четырёхстопного с перекрёстной рифмовкой. «Романс», как и «Ирландская аватара», написан четверостишиями.

Из двух произведений Байрона, которые А. Глассе связывает с «Романсом», только одно («Stanzas for Music» («I speak not, I trace not…»)) имеет параллели со стихотворением Лермонтова в отношении стихотворного размера и строфической организации. Данное произведение Байрона написано четырёхстопным амфибрахием и четырёхстопным анапестом, строфа состоит из четырёх стихов. Парная рифмовка (100%) не соответствует перекрёстной рифмовке лермонтовского «Романса». Другое стихотворение Байрона «Stanzas for Music» («There’s not a joy…») не соотносится с «Романсом»: семистопный ямб и парная рифмовка.

Стихотворение «Люблю я цепи синих гор» (1832) традиционно не соотносят с творчеством Байрона^25. А. Глассе говорит, что описание заката в горах, которое присутствует в данном стихотворении Лермонтова, может восходить к стихотворению Байрона «Лох-на-Гар» («Lachin y Gair»), которое в свою очередь «основано на литературных реминисценциях»²⁶, и соответствующим описаниям поэмы «Остров» («The Island») (1823). «<…> стихи, английского поэта, обращённые к горам, и «отзываются» в строке «Любил закат в горах…» <(«К***» («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья»))>. <…> Закат в горах был описан поэтом неоднократно; ему посвящены целые поэтические этюды, как, например, «Люблю я цепи синих гор»²⁷. Говорить здесь можно, вероятно, только о единстве эмоционального фона. Никаких конкретных интертекстуальных зависимостей, соединяющих «Люблю я цепи синих гор» с указанными произведениями Байрона, мы не обнаружили.

Мы выявили следующие межтекстовые связи стихотворения «Люблю я цепи синих гор» с другими произведениями Байрона:

1.

Люблю я цепи синих гор,

<. . . . . . . . >

Ярка без света и красна

Всплывает из-за них луна <…>

(Т. 2, с. 7)

2.

<…> как южный метеор <…>

(Т. 2, с. 7)

3.

Туманный месяц и меня

И гриву и хребёт коня

Серебристым блеском осыпал <…>

(Т. 2, с. 7)

4.

Я чувствовал, как конь дышал <…>

(Т. 2, с. 7)

Стихотворение «Люблю я цепи синих гор» написано четырёхстопным ямбом, как стихотворные абзацы «Осады Коринфа», «Гяура», из которых мы привели примеры межтекстовых связей. Четырёхстопный ямб является доминирующим стихотворным размером в восточных поэмах, как и парная рифмовка, которая применена Лермонтовым в «Люблю я цепи синих гор».

Лермонтов стал известен читающей России после стихотворения «Смерть поэта». Слава эта имела литературную и политическую составляющую. Так же прославился и Байрон. 27 февраля 1812 года он произнес в Парламенте знаменитую речь в поддержку луддитов. 29 февраля 1812 года напечатали первые две песни «Паломничества Чайльд-Гарольда». Потрясение от смелой политической позиции соединилось в читающей среде с впечатлением от ярчайшего события литературной жизни, и 10 марта Байрон «проснулся знаменитым». «<…> байронизм Лермонтова <…> указал исход для возмущённого общественною неправдой чувства; он внушил ему железный стих его оды на смерть Пушкина, впервые <…> показавшей современникам всю меру изумительного таланта нового поэта <…>»²⁸.

В стихотворении «Смерть» поэта (1837) мы выявили следующие межтекстовые связи с некоторыми произведениями Байрона:

1.

Пал, оклеветанный молвой,

<. . . . . . . . . . . >

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар <…>

(Т. 2, с. 84)

2.

<…> к чему теперь рыданья <…>

(Т. 2, с. 84)

3.

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

<. . . . . . . . . . . . .>

Но есть и божий суд, наперсники разврата!

(Т. 2, с. 86)

Соотношения стихотворного размера «Ода на смерть Шеридана» (1816) и «На смерть юной леди» (1802) не соотносятся со «Смертью поэта», так как написаны пятистопным ямбом, а стихотворение Лермонтова написано вольным ямбом. 80,6% стихов «Смерти поэта» соединены перекрёстной рифмовкой. Это приближается к уровню использования перекрёстной рифмовки в стихотворении «На смерть юной леди» (100%). В «Оде на смерть Шеридана» использована парная рифмовка (100%).

В стихотворении «Ветка Палестины» (1836 или 1837)²⁹ Лермонтов использует древнее название Иерусалима Солим. Байрон употребляет данный вариант названия Иерусалима в цикле «Hebrew Melodies» (1814–1815). Стихотворения данного цикла являются переложениями библейских текстов. «Поэзия Ветхого Завета была близка Байрону в связи с его общим интересом к «восточным темам». Поэзия Библии подсказывала ему ряд трагических мотивов и образов, созвучных его собственным поэтическим настроениям»³⁰. Байрон широко вводил в свои стихи древний термин «Солим» <…> Лермонтов ввёл этот термин в русскую поэзию в своих ранних «Еврейских мелодиях» и в знаменитой «Ветке Палестины»³¹

Влияние «Еврейских мелодий Байрона» на стихотворение «Ветка Палестины» со стихотворениями данного цикла Байрона:

1.

У вод ли чистых Иордана <…>

(Т. 2, с. 87)

2.

Ночной ли ветр в горах Ливана

Тебя сердито колыхал?

(Т. 2, с. 87)

3.

Солима бедные сыны?

(Т. 2, с. 87)

«Ветка Палестины» написана полностью четырёхстопным ямбом (100%) с перекрёстной рифмовкой (100%). Таким образом, «Ветка Палестины» не имеет параллелей в отношение стихотворного размера и системы рифмовки со стихотворением «На берегах Иордана» («On Jordan’s banks»), которое написано пятистопным ямбом (100%) с парной рифмов- кой (100%). В стихотворении «У рек вавилонских мы сидели, рыдая» («By the Rivers of Babylon we sat down and wept») применена перекрёстная рифмовка (100%), так же как и в «Ветке Палестины». Однако данное стихотворение Байрона в отличие от стихотворения Лермонтова написано трёхсложными стопами с переменной анакрузой. Особенности рифмовки и метрики «Ветки Палестины» наиболее соответствуют особенностям рифмовки и метрики стихотворения «Газель» («The Wild Gazelle»). Дан- ное стихотворение Байрона написано в основном четырёхстопным ямбом (66,7%) с преобладанием перекрёстной рифмовки (66,7%). В тексте «Ветки Палестины» мы видели также две аллюзии на стихи «The Wild Gazelle». В первом случае речь идёт о тени пальмы в летний зной, во втором случае – о гибели пальмы:

1.

И пальма та жива ль поныне?

Всё так же ль манит в летний зной

<. . . . . . . . . . >

Широколиственной главой?

(Т. 2, с. 87)

2.

Или в разлуке безотрадной

Она увяла, <…>

(Т. 2, с. 87)

Мы выявили межтекстовые связи стихотворения «Ветка Палестины» с тремя стихотворениями Байрона из цикла «Еврейские мелодии». На два из них – «By the Rivers of Babylon we sat down and wept» и «The Wild Gazelle» – приходится три словоупотребления Salem из пяти, встречающихся в «Еврейских мелодиях».

Содержание стихотворения «Завещание» («Наедине с тобою, брат») (1840) напоминает содержание сорокового стихотворного абзаца поэмы Байрона «Гяур» (1813). В стихотворении Лермонтова – предсмертная просьба русского военного передать привет родному краю и своей возлюбленной. «Естественнее всего предположить, что перед нами монолог офицера, который умирает в госпитале и прощается с однополчанином. <…> последние его мысли устремляются к родине, к девушке, которую он любил и до сих пор любит»³². При этом «Герой «Завещания» наделен конкретно-психологическими чертами человека 30-х годов <...>»³³.

В поэме Байрона – предсмертная просьба Гяура передать в родной край другу юности кольцо и рассказ о своей кончине. В последние часы жизни Гяур думает о погибшей возлюбленной Лейле. Исповедь Гяура, частью которой является сороковой стихотворный абзац поэмы, представляет собой монолог героя о жизни и любви.

Мы выявили следующие межтекстовые связи «Завещания» с соответствующим стихотворным абзацем «Гяура»:

1.

Скажи им, <. . . . . > <. . . . . . . . >

Что умер <…>

(Т. 2, с. 174)

2.

Ты расскажи всю правду ей <…>

(Т. 2, с. 174)

3.

Пускай она поплачет…

(Т. 2, с. 175)

В «Завещании» два стиха начинаются «Скажи <…>», один стих – «Ты расскажи <…>». В соответствующем стихотворном абзаце «Гяура» один стих начинается «Say <…>», один стих – «Tell him <…>» и ещё один стих – «And tell him <…>».

«Завещание» состоит из четырёх строф. В каждой строфе – восемь стихов. Первый, третий, пятый и шестой стихи написаны четырёхстопным ямбом. Второй, четвёртый, седьмой и восьмой стихи – трёхстопным ямбом. Система рифмовки – абабввГГ. Таким образом, «Завещание» написано четырёхстопным ямбом (50%) и трёхстопным ямбом (50%). 50% стихов соединены парной рифмовкой и 50% – перекрёстной. Соответствующий стихотворный абзац в «Гяур» написан четырёхстопным ямбом. Стихи данного абзаца соединены перекрёстной, парной и опоясывающей рифмовкой. Однако какой-либо чёткой системы рифмования, когда после определённого количества стихов, объединённых той или иной рифмовкой, следует определённое количество стихов, объединённых другой рифмовкой, в указанном абзаце не существует. Парная рифмовка объединяет 64,1% стихов данного абзаца, перекрёстная – 30,8%. Кроме того, «Завещание» (32 стиха) по объёму почти равно указанному стихотворному абзацу (39 стихов) «Гяура».

В стихотворении «Прощай, немытая Россия» (1841) мы выявили следующие межтекстовые связи со стихотворением Байрона «Farewell to Malta» (Прощание с Мальтой) (1811):

1.

Прощай, немытая Россия <…>

(Т. 2, с. 191)

2.

И вы, мундиры голубые

(Т. 2, с. 191)

Третий и четвёртый стих строфы первой данного стихотворения Лермонтова начинаются обращениями: «И вы, мундиры голубые, / И ты, им преданный народ». В стихотворении Байрона семь стихов начинаются: «Adieu ye <…>», три стиха «Adieu thou <…>».

Как известно, в языке литературы каждое значимое слово – тема^34. Посмотрим второй и третий стих байроновского «Прощания с Мальтой»:

Слова «солнце» и «пот» вводят тему немытого тела. У Лермонтова есть соответствующий эпитет («Прощай, немытая Россия»). «Дворец» – тему власти и, следовательно, подчиняющихся ей рабов и народа («Страна рабов, страна господ… И ты, им преданный народ»). «Прощай, немытая Россия» написано четырёхстопным ямбом, как и «Прощание с Мальтой». В отношение рифмовки стихотворение Лермонтова и стихотворение Байрона не соотносятся. В «Прощай, немытая Россия» применена перекрёстная рифмовка, в «Прощании с Мальтой» – парная.

Мы исследовали шестнадцать стихотворений Лермонтова, охватывающих период с 1830 по 1841 годы. Одиннадцать из этих стихотворений исследователи в разное время связывали с теми или иными произведениями Байрона, иногда приводя примеры межтекстовых связей («Отрывок» («На жизнь надеяться, страшась») и «Шильонский узник»; «Романс» («Хоть бегут по струнам моим звуки веселья») и «Stanzas for Music»), но чаще ограничиваясь обобщенными указаниями, которые могут служить хорошей основой для дальнейших исследований: «Жанр этого стихотворения < «1831-го июня 11 дня»> восходит к Байрону («Epistle to Augusta») <…>»³⁶. «<…> в стихотворе- нии «Мой дом везде, где есть небесный свод» тема взята из Гарольда <…>»³⁷

Из этих одиннадцати стихотворений три стихотворения были соотнесены со «Сном», два – со «Сном» и «Тьмой» одновременно; по одному – с «Посланием к Августе», «Когда я как горец…», с «Паломничеством Чайльд-Гарольда», со «Стансами на музыку» (два стихотворения с одинаковым названием) и с «Шильонским узником». В отношении стихотворения «Люблю я цепи синих гор» было высказано предположение о возможности его соотнесения с «Lachin y Gair» и некоторыми описаниями поэмы «The Island».

Мы выявили двадцать две интертекстуальные зависимости, иллюстрирующие наличие связи между шестью стихотворениями Лермонтова (из одиннадцати) и указанными произведениями Байрона.

Наши исследования не подтвердили наличие связи между «Люблю я цепи синих гор», «Lachin y Gair» и «The Island». Мы не выявили ни одной интертекстуальной зависимости, связывающей данные произведения.

Мы обнаружили пятьдесят три межтекстовые связи, соединяющие указанные одиннадцать стихотворений Лермонтова с пятнадцатью произведениями Байрона, с которыми данные стихотворения Лермонтова ранее не сопоставлялись.

На пять стихотворений Лермонтова (из исследованных нами шестнадцати) влияния творчества Байрона не отмечалось вообще. Мы выявили пятнадцать интертекстуальных зависимостей, связывающих данные стихотворения с восемью произведениями Байрона. Таким образом, нами было выявлено девяносто межтекстовых связей, соединяющих шестнадцать стихотворений Лермонтова с двадцатью пятью произведениями Байрона.

Суммируя факты, выявленные нами и предшествующими исследователями, можно говорить о том, что из шестнадцати стихотворений Лермонтова, рассмотренных в данной главе, четыре стихотворения связаны интертекстуальными зависимостями с одним произведением Байрона, три стихотворения связаны с двумя и ещё четыре – с тремя произведениями Байрона. Одно стихотворение Лермонтова соединено межтекстовыми связями с четырьмя произведениями Байрона и четыре стихотворения – с пятью произведениями Байрона.

Стихотворение Лермонтова «Сон» (26 стихов) связано одиннадцатью интертекстуальными зависимостями с пятью произведениями Байрона. Это наибольшее количество интертекстуальных зависимостей на соответствующий объём стихов среди шестнадцати исследованных нами стихотворений Лермонтова

. Пять произведений Байрона – это самое большое количество произведений, с которыми имеют межтекстовые связи стихотворения Лермонтова, описанные в данной главе. Кроме того, с двумя из этих пяти произведений Байрона «Сон» Лермонтова связывает общность стихотворного размера и системы рифмовки. Таким образом, из всех исследованных нами в данной главе стихотворений Лермонтова «Сон» в наибольшей степени испытал влияние поэм и стихотворений Байрона.

В наименьшей степени такому воздействию подверглось стихотворение «Смерть поэта» (72 стиха). Оно связано только тремя интертекстуальными зависимостями с двумя произведениями Байрона. Это – наименьшее количество интертекстуальных зависимостей на соответствующий объём стихов среди исследованных нами стихотворений Лермонтова. Кроме того, одно из стихотворений Байрона, которое связано со «Смертью поэта» интертекстуальными зависимостями, не имеет с ним соотношений в области метрики и системы рифмовки. Другое стихотворение Байрона не имеет соотношений со «Смертью поэта» в области стихотворного размера.

Большинство произведений Байрона, которые оказали влияние на стихотворения Лермонтова, рассмотренное в данной главе, можно разделить на четыре группы: ранние стихотворения Байрона; восточные поэмы; стихотворения 1816 года, написанные после отъезда Байрона из Англии, и четвёртая песнь «Паломничества Чайльд-Гарольда», которая по времени написания (1817) и по своему эмоциональному фону наиболее близка данной группе стихотворений. Сюда мы относим также поэму «Шильонский узник» (1816). Четвёртую группу произведений Байрона составляют «Еврейские мелодии».

Первая группа (ранние стихотворения) – самая малочисленная. Она включает четыре стихотворения: «Стихи, начертанные на чаше из черепа», «К дубу в Ньюстеде», «Когда я как горец…», «На смерть юной леди». Каждое из этих произведений повлияло только на одно стихотворение Лермонтова из рассмотренных в данной главе. При этом в каждом случае имеет место только одна межтекстовая связь. Наибольшее влияние из указанных четырёх стихотворений Байрона мы зафиксировали со стороны «Когда я как горец…» на стихотворение Лермонтова «Первая любовь». А. Глассе указал на параллели образов в данных стихотворениях³⁸. Мы привели пример межтекстовой связи.

Вторую группу произведений Байрона, которые оказали влияние на исследованные в данной главе стихотворения Лермонтова, составляют восточные поэмы. Данное название для шести поэм Байрона («Гяур» (1813), «Абидосская невеста» (1813), «Корсар» (1814), «Лара» (1814), «Осада Коринфа» (1816), «Паризина» (1816)) используют многие исследователи³⁹. Поэма «Гяур» повлияла на три стихотворения Лермонтова, как «Абидосская невеста» и «Осада Коринфа». Однако степень воздействия данных поэм различна. «Гяур» связан с тремя стихотворениями Лермонтова восемнадцатью интертекстуальными зависимостями. «Осаду Коринфа» соединяют с таким же количеством стихотворений Лермонтова восемь межтекстовых связей. В отношении «Абидосской невесты» следует говорить о трёх межтекстовых связях с тремя стихотворениями Лермонтова. Поэма «Паризина» оказала влияние на два стихотворения Лермонтова (шесть межтекстовых связей). «Лару» связывает одна интертекстуальная зависимость с одним стихотворением Лермонтова.

Связей шестнадцати исследованных нами стихотворений Лермонтова с поэмой «Корсар» не обнаружено. Таким образом, поэма «Гяур» оказала наибольшее воздействие на рассмотренные в данной главе стихотворения Лермонтова.

Из третьей группы, куда мы включили произведения Байрона, написанные в 1816 году, и четвёртую песнь «Паломничества Чайльд- Гарольда», наибольшее влияние на стихотворения Лермонтова оказали «The Dream» (16 межтекстовых связей с пятью стихотворениями Лермонтова). Семь интертекстуальных зависимостей соединяют «Послание к Августе» с двумя стихотворениями Лермонтова. «Стансы к Августе» («Когда был страшный мрак кругом») повлияли на одно стихотворение Лермонтова (две межтекстовые связи). Влияние «Оды на смерть Шеридана» и четвёртой песни «Паломничества Чайльд- Гарольда» распространяется также на одно стихотворение Лермонтова в каждом случае. И то, и другое произведение Байрона связывают со стихотворениями Лермонтова две интертекстуальные зависимости. «Шильонский узник» связан единством интертекстуальной зависимости с одним произведением Лермонтова.

Четвертую группу произведений Байрона, оказавших влияние на исследованные в данной главе стихотворения Лермонтова, составляют пять стихотворений из цикла «Еврейские мелодии». Из этих пяти произведений наибольшее воздействие на стихотворения Лермонтова оказало стихотворение «Мне призрак явился». Оно соединено пятью межтекстовыми связями с двумя стихотворениями Лермонтова. «Как хлад объемлет страждущую плоть» соединено двумя интертекстуальными зависимостями с одним стихотворением Лермонтова. «Газель», «На берегах Иордана», и «У рек вавилонских мы сидели, рыдая» оказали влияние на одно произведение Лермонтова (одна межтекстовая связь на каждое стихотворение Байрона).

Таким образом, из всех произведений Байрона, которые оказали воздействие на стихотворения Лермонтова, описанные в данной главе, наибольшее влияние было зафиксировано со стороны «Сна» («The Dream») и «Гяура».

Наши исследования выявили шестнадцать межтекстовых связей «The Dream» с пятью стихотворениями Лермонтова. Поэму «Гяур» соединяют восемнадцать межтекстовых связей с тремя стихотворениями Лермонтова. «В отличие от Жуковского, Рылеева, даже от Пушкина его <Лермонтова> влечёт не столько байроническая поэма <…>, хотя и её отголоски опознаваемы, особенно в «кавказских» юношеских поэмах. Влечёт его скорее лирика – причём трагическая лирика, «Еврейские мелодии», стихи 1816 г., написанные сразу после изгнания и представляющие собой самую глубокую у Байрона самохарактеристику, либо стихи, навеянные памятью о первой любви <…>»⁴⁰.

Наши исследования стихотворений Лермонтова подтвердили правоту второй части данного утверждения и ошибочность первой. Из шестнадцати стихотворений Лермонтова, исследованных в данной главе, шесть испытали воздействие пяти восточных поэм Байрона (36 межтекстовых связей). Ещё в двух стихотворениях Лермонтова зафиксировано влияние «Шильонского узника» и «Паломничества Чайльд-Гарольда». Из шести стихотворений Лермонтова, испытавших воздействие восточных поэм Байрона, в отношении трёх это воздействие оказалось решающим. «Видение» соединено шестнадцатью межтекстовыми связями с четырьмя восточными поэмами, а с «The Dream» Байрона – только восемью межтекстовыми связями. Стихотворения «Завещание» и «Люблю я цепи синих гор» связаны интертекстуальными зависимостями только с восточными поэмами (8 зависимостей). Данные интертекстуальные зависимости выявлены впервые нами. Влияние восточных поэм Байрона отчётливо ощущается не только в «кавказских» юношеских поэмах Лермонтова, но и в других его поэмах, о чем речь пойдет в следующей главе.

Примечания.

1 Баевский В. С. Из разысканий о Пушкине и Лермонтове // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – 1983. – Т. 42. – №5.

2. «Ночь. I», «Ночь. II», «Ночь. III» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 345.

3. «Отрывок» // Лермонтовская энциклопедия… С. 359.

4. Эйхенбаум Б. М. Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки // О литературе: Работы разных лет. – М.: Советский писатель, 1987. – С. 187.

5. Турбин В. Пролог к восстановленной, но неизданной авторской редакции книги «Пушкин. Гоголь. Лермонтов.» (1993). Публикация О. В. Турбиной и А. Ю. Панфилова // Вопросы литературы, 1997, Январь–Февраль. – С. 61.

6. Турбин В. Пролог к восстановленной, но неизданной авторской редакции книги «Пушкин. Гоголь. Лермонтов»… С. 81–82.

7. Турбин В. Пролог к восстановленной, но неизданной авторской редакции книги «Пушкин. Гоголь. Лермонтов»… С. 82.

8. Там же.

9. Там же.

10. «Предсказание» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 444.

11. Эйхенбаум Б. М. Литературная позиция Лермонтова // Статьи о Лермонто- ве. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1961. С. 48–49.

12. «Видение» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 86.

13. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 96. 36

14. Дебрецени П. «Герой нашего времени» и жанр лирической поэмы // Михаил Лермонтов, 1814–1989: [Материалы Норвичского симпозиума, 1989.] – СПб.: Максима, 1992. – С. 75.

15. Лермонтов // Русские писатели 1800–1917: Биографический словарь. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. Т. 3. – С. 330.

16. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 96.

17. «Сон» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 523

18. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. С. 96.

19. «11 июля» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. С. 351.

20. «Первая любовь» // Лермонтовская энциклопедия… С. 370.

21. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 94.

22. Никольская Л. И. Стилистика оригинала и перевод [Д. Г. Байрон в переводах В. Брюсова] // Вопросы лингвостилистики романо-германских языков. – Смоленск, СГПИ, 1975. – С. 11.

23. Веселовский А. Западное влияние в новой русской литературе. 3 изд. – М.: Типо-лит. Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1906. – С. 183

24. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 104–105.

25. «Люблю я цепи синих гор» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 268.

26. Алексеев М. П. Байрон и фольклор // Английская литература: Очерки и исследования. – Л.: Наука, 1991. – С. 360.

27. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 92–93.

28. Веселовский А. Западное влияние в новой русской литературе. 3 изд. – М.: Типо-лит. Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1906. – С. 186.

29. «Ветка Палестины» // Лермонтовская энциклопедия. – М.: Большая Российская энциклопедия, 1999. – С. 84.

30. Жирмунский В. М. Байрон // Из истории западноевропейских литератур. – Л.: Наука, 1981. – С. 211.

31. Гроссман Л. Лермонтов и культуры востока // ЛН. Т. 43–44. – М.: Наука, 1941. – С. 718

32. Баевский В. С. История русской поэзии: 1730–1980 гг. Компендиум. – М.: Интерпракс, 1994. – С. 144–145.

33. Коровин В. И. Лирический голос поколения // М. Ю. Лермонтов в школе: Пособие для учителя / Составитель А. А. Шагалов. – М.: Просвещение, 1976. – С. 40

34. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л., Наука, 1977. – С. 30–31.

35. Сирокко – итальянское слово, обозначающее южный или юго-восточный ветер, дующий из пустынь северной Африки, или Аравийского полуострова, и приносящий с собой много пыли и песка.

36. Эйхенбаум Б. М. Литературная позиция Лермонтова // Статьи о Лермонтове. – М.–Л.: Издательство АН СССР, 1961. – С. 49.

37. Веселовский А. Западное влияние в новой русской литературе. 3 изд. – М.: Типо-лит. Т-ва И. Н. Кушнерев и К°, 1906. – С. 183.

38. Глассе А. Лермонтов и Е. А. Сушкова // Лермонтов: Исследования и материалы: [Сб. статей // АН СССР. Ин-т русской литературы (Пушкинский дом)] – М. Наука, 1979. – С. 94.

39. Kroeber K. Romantic Narrative Art. – Madison, 1960. – P. 139; Marchand L. A. Byron’s Poetry. A Critical Introduction. – Boston, 1965. – P. 67; Quennell P. Byron. The Years of Fame. – London, 1967. – P. 187; Blackstone B. Byron. Lyric and Romance. – London, 1970. – P. 21; Кургинян М. С. Джордж Байрон. – М.: ГИХЛ, 1958. – С. 46; Чудаков С. Б. Байрон и события 1813– 1815 гг. // Труды кафедры русской и зарубежной литературы Казахского государственного университета, вып. 3. – Алма-Ата: КГУ, 1961. – С. 85; Клименко Е. П. Английская литература первой половины XIX века. – Л.: Изда- тельство ЛГУ, 1971. – С. 41–48; Дьяконова Н. Я. Лирическая поэзия Байрона. – М.: Наука, 1975. – С. 74–76; Дубашинский И. А. Поэма Дж. Г. Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда». – Рига: Звайгзне, 1975. – С. 52.

40. Зверев А. М. Байрон в поэтическом сознании Лермонтова // Великий романтик. Байрон и мировая литература: [сб. статей / Отв. ред. С. В. Тураев] – М.: Наука, 1991. – С. 157.

ГЛАВА III

Поэмы Лермонтова

В данной главе мы рассмотрим влияние восточных поэм Байрона на романтические поэмы Лермонтова. «В стремлении объединить эти поэмы в один цикл есть известная логика, подсказанная общими признаками, характерными для всех названий поэм»^1.

Шесть восточных поэм – «Гяур» (1813), «Абидосская невеста» (1813), «Корсар» (1814), «Лара» (1814), «Осада Коринфа» (1816) и «Паризина» (1816) – «образуют, несмотря на частичные несходства, обособленную и замкнутую гpyппy»².

«Восточные повести», написанные на сюжеты, в центре которых стоят изгои, пираты, разбойники, бунтари, отразили раздумья Байрона о возможностях национально-освободительной войны на Балканах. Об этом свидетельствуют его примечания к первым песням «Паломничества Чайльд-Гарольда» <…> Это явствует из примечания к «Абидосской невесте» <…>³.

Восточные поэмы являются важным этапом в развитии байроновского романтизма, и дают целостное представление о лирической поэме Байрона. «В произведениях Байрона лирическая поэма получила наиболее законченную форму, и именно в этой форме она распространилась по всем европейским литературам»⁴.

« <…> бесспорно, что развитие конкретных форм исторического романа или лирической поэмы в первой половине XIX в. было связано в европейских литературах с международными литературными взаимодействиями, с влиянием современных литературных образцов, в первом случае – исторического романа Вальтера Скотта, во втором – лирической поэмы Байрона <…>»⁵.

Ч. Гейли и К. Юнг подчёркивают: «Наилучшее представление о Байроне дают его поэмы <…>»^6. Поэтому мы ограничиваем наше сопоставительное исследование использованием данных по шести восточным поэмам, привлекая к рассмотрению некоторые лирические стихотворения Байрона, влияние которых на романтические поэмы Лермонтова было бы нецелесообразно исключать из данной работы

. Введем сокращения: G – «Гяур», В. А. – «Абидосская невеста», С. – «Корсар», L. – «Лара», S. C. – «Осада Коринфа», Р. – «Паризина».

В наше рассмотрение мы не будем включать наиболее ранние романтические поэмы Лермонтова, написанные до 1830 года. Данные поэмы носят явный ученический характер и написаны в период опосредованного влияния байронизма на творчество Лермонтова.

Лермонтов начал изучать английский язык осенью 1829 года⁷. На 1830 год приходится период интенсивного знакомства Лермонтова с произведениями Байрона в оригинале и с творчеством других английских авторов. Поэтому о непосредственном художественном воздействии творчества Байрона на творчество Лермонтова целесообразно говорить начиная с 1830 года.

Исследуя поэмы Лермонтова, мы строим нашу работу следующим образом. Прежде всего, мы стараемся определить наиболее внешние факты байроновского влияния. Мы изучаем подзаголовки, эпиграфы, имена персонажей, рассматриваем то, как и в каких условиях создавалось произведение. Далее мы пытаемся выявить конкретные межтекстовые связи романтических поэм Лермонтова с восточными поэмами и некоторыми стихотворениями Байрона. Затем мы сравниваем лирическую манеру повествования в поэмах Лермонтова с лирической манерой повествования в восточных поэмах.

Понятие лирической манеры повествования обосновал В. М. Жирмунский, выделив пять её морфологических признаков: вопросы поэта, восклицания, обращения поэта к своему герою, лирические повторения, лирические отступления. Мы разделили восклицания на две самостоятельные группы: восклицания поэта и восклицания персонажей, и выделили как самостоятельный признак ритмико-синтаксический параллелизм, т. к. наличие лирических повторений в стихе далеко не всегда соответствует наличию ритмико-синтаксического параллелизма в данном стихе или полустишии. При этом ритмико-синтаксический параллелизм – важная особенность поэм Байрона⁸.

Во всех восточных поэмах и романтических поэмах Лермонтова мы посчитали фактическое количество вопросов поэта, восклицаний и обращений поэта к своим героям, а также количество восклицаний персонажей. Кроме того, мы посчитали количество стихов, в которых имеются лирические повторения, ритмико-синтаксический параллелизм, и количество стихов, отведённых на лирические отступления. Данные по каждой поэме мы приводим в таблицах, помещённых в приложении. Сравнивая лирическую манеру повествования в конкретной поэме Лермонтова с той или иной из восточных поэм и со всеми восточными поэмами в целом, мы выявляем сходства и констатируем различия. Мы обязательно отмечаем общие для всех романтических поэм Лермонтова тенденции проявления лирической манеры повествований. Наконец, мы фиксируем наличие или отсутствие сходства между поэмами в стихотворном размере, рифменной системе, особенностях строфического членения. Затем, анализируя все выявленные факты, мы подводим итог по каждой поэме Лермонтова, отмечая её отношение к восточным поэмам и её положение в ряду других романтических поэм Лермонтова.

В поэме «Две невольницы» (1830) Лермонтов впервые использует эпиграф на английском языке (из трагедии Шекспира «Отелло»). До этого эпиграфы к поэмам были на немецком («Кавказский пленник» (1828)) и французском языках («Корсар» (1828)). Новый этап в творчестве Лермонтова характеризуется не только влиянием английской литературы, но и более частным влиянием творчества Байрона. Наиболее очевидный факт такого воздействия в «Двух невольницах» – имя героини Гюльнара, заимствованное из «Корсара» Байрона⁹. В данной поэме мы выявили следующие межтекстовые связи с некоторыми восточными поэмами:

1.

И блещут стёкла расписные <…>

(Т. 3, с. 65)

2.

Из белых рук её гитара

Упала тихо на диван <…>

(Т. 3, с. 65)

В пределах небольшого объёма данной поэмы (77 стихов) имеются следующие признаки лирической манеры повествования: вопросы поэта (3 случая), восклицания поэта (5 случаев), восклицания персонажей (7 случаев). Персонажи Лермонтова говорят восклицаниями, как и герои Байрона^10.

Поэма «Дне невольницы» написана четырёхстопным ямбом. Четырёхстопный ямб наряду с ямбом пятистопным является главенствующим размером в восточных поэмах Байрона. Четырёхстопным ямбом написано 98,9% стихового объёма «Гяура». Использование данного размера в «Паризине» составляет 92,5%, в «Абидосской невесте» – 84,1%.

Половина стихов (49,4%) в «Двух невольницах» соединены парной рифмовкой, которая является доминирующей во всех восточных поэмах, составляя 68% в «Абидосской невесте» (наиболее низкий показатель) и доходит до 100% в «Ларе».

Таким образом, интертекстуальные зависимости связывают поэму «Две невольницы» с «Абидосской невестой» и «Ларой»

. В маленькой поэме отчетливо проявляются признаки лирической манеры повествования Байрона. «Две невольницы» написаны тем же стихотворным размером, что и «Гяур», «Паризина», «Абидосская невеста». Половина стихов поэмы связаны парной рифмовкой, характерной для восточных поэм.

Подзаголовок поэмы «Джюлио» – (Повесть 1830 год) – наиболее внешнее проявление байроновского влияния. Из шести восточных поэм четыре снабжены подзаголовками, в каждом из которых Байрон использует слово tale. Все географические области, упоминаемые в поэме, – Италия, Франция, Швейцария, долина Рейна, Венеция – являются местами, где путешествовал и жил Байрон. Имя Лора заимствовано из поэмы Байрона «Беппо» (1818). Кроме того, имя Лора – анаграмма Лары.

В данной поэме мы выявили следующие межтекстовые связи с восточными поэмами:

1.

Вам, жителям холодной стороны,

Не перенять сей ложной тишины,

Хотя ни месть, ни ревность, ни любовь

Не могут в вас зажечь так сильно кровь <…>

(Т. 3, с. 69)

2.

<…> бледное чело <…>

(Т. 3, с. 71)

3.

Ты более не мой…прощай!.. прощай!..

(Т. 3, с. 72)

4.

И женщина единственной красы

Стояла близ меня. Её власы

Катились на волнуемую грудь <…>

(Т. 3, с. 75)

Поэма «Джюлио» по своему объёму (526 стихов) почти равна «Паризине» (586 стихов). При этом в обеих поэмах отсутствует такой признак лирической манеры повествования, как обращения поэта к своему герою. Количество стихов, в которых есть лирические повторения, почти одинаково: 41 стих в «Джюлио» и 48 стихов в «Паризине». По объёму лирических отступлений (29,7% от стихового объёма поэмы) «Джюлио» значительно превосходит «Паризину» (6,5%) и приближается к «Гяуру» (22,8%), с которым у него имеются межтекстовые связи. Отсутствие обращений поэта, к своим героям и вопросов поэта, а также малое количество восклицаний поэта (6 случаев) в «Джюлио» свидетельствует о более низкой эмоциональности повествователя данной поэмы, чем эмоциональность повествователя в восточных поэмах (см. таблицу 1 и 2). Эмоциональность персонажей «Джюлио» (41 случай) превосходит эмоциональность персонажей «Паризины» (11 случаев) и персонажей «Лары», «Осады Коринфа» и «Гяура». Объём данных поэм превышает объём «Джюлио» приблизительно в два и два с половиной раза. При этом количество восклицаний персонажей в данных поэмах ниже или сравнимо с количеством восклицаний персонажей «Джюлио» (см. таблицу 1 и 2).

Поэма «Джюлио» написана пятистопным ямбом (Шестистопный ямб встречается только в двух стихах). Пятистопный ямб господствует в «Корсаре» (100%) и «Ларе» (100%). Парная рифмовка преобладает во всех восточных поэмах, однако самого высокого уровня достигает в «Корсаре» (95,7%) и «Ларе» (100%). Парной рифмовкой в «Джюлио» охвачены 92,6% стихов. Объём стихотворных абзацев «Лары» (от 8 до 68 стихов) также более всего приближается к объёму стихотворных абзацев «Джюлио» (от 8 до 47стихов). Объём стихотворных абзацев в других восточных поэмах превышает соответствующий показатель в «Ларе».

Полученные нами данные позволяют говорить о художественном влиянии на поэму «Джюлио» не только «Паломничества Чайльд- Гарольда» (1809–1817) Байрона¹¹, но и его восточных поэм. Интертекстуальные зависимости соединяют «Джюлио» с «Гяуром». В «Джюлио» Лермонтов учитывает опыт Байрона в «Гяуре» по возможному объёму лирических отступлений и объёму исповеди героя. Исповедь в «Гяуре» занимает 358 стихов, в «Джюлио» – 454 стиха. Объём абзаца «Джюлио» близок объёму стихотворного абзаца «Лары». Стихотворным размером «Лары» и «Корсара» с господствующей в восточных. поэмах парной рифмовкой написана поэма Лермонтова. Повествователь в «Джюлио» менее эмоционален, чем повествователь в восточных поэмах, а персонажи, наоборот, более эмоциональны, чем персонажи в четырёх из шести восточных поэм.

Поэма «Исповедь» (1830–1831) сопоставлялась с «Гяуром» и «Паризиной»¹². Предсмертная исповедь главного героя святому отцу, произносимая в уединении монастырской темницы, и любовь, имевшая место в жизни героя до этого, отчётливо указывали на «Гяура» как на источник заимствования. Смертный приговор, причиной которого стала любовь, и вероятная смерть возлюбленной казнённого, последовавшая за этим, говорили о художественном влиянии «Паризины».

Мы выявили следующие межтекстовые связи поэмы «Исповедь»:

1.

Меня могила не страшит <…>

(Т. 3, с. 84)

2.

<…> храм без божества!

(Т. 3, с. 87)

В. Д. Спасович считает, что данное выражение Лермонтова, использующееся также в «Боярине Орше» и «Демоне», восходит к словам А. Мицкевича, сказанным о поэзии Ю. Словацкого: «<…> прекрасный храм, дивной архитектуры, жаль только, что в этом храме Бога нет»¹³.

3

. <…> то слaбый крик

Раздался, пролетел и в миг

Утих. Но тот, ктo услыхал,

Подумал, верно, иль сказал,

Что дважды из груди, одной

Не вылетает звук такой!..

(Т. 3, с. 89–90)

Поэма «Исповедь» (226 стихов) приблизительно в два раза меньше «Джюлио» (526 стихов). Количество стихов «Исповеди», в которых есть лирические повторения (21 стих), также приблизительно в два раза меньше количества стихов с лирическими повторениями в «Джюлио» (41 стих). Иными словами, использование Лермонтовым лирических повторений в «Исповеди» остаётся на том же количественном уровне, что и в предшествующей поэме «Джюлио», что соответствует уровню лирических повторений в «Паризине» (48 стихов), с которой «Исповедь» соединяют межтекстовые связи. Количество стихов с лирическими повторениями в сопоставлении с объёмом поэмы в «Паризине» выше, чем в остальных восточных поэмах. Отсутствие в «исповеди» обращений поэта к своему герою, а также незначительное количе- ство восклицаний и вопросов поэта свидетельствует о меньшей эмоциональности повествователя в данной поэме, чем эмоциональность повествователя в восточных поэмах. Эмоциональность персонажей в «Исповеди», наоборот, превышает эмоциональность персонажей восточных поэм (см. таблицу 2 и 1).

Поэма «Исповедь» написана полностью четырёхстопным ямбом с парной рифмовкой (85,8% стихов), как большинство восточных поэм. Стихотворный абзац «Исповеди» (от 22 до 44 стихов) более всего соответствует стихотворному абзацу «Лары».

Таким образом, будучи написана после «Джюлио», «Исповедь» имеет много общего с предшествующей поэмой. Уровень лирических повторений, одинаковый в обеих поэмах, превышает соответствующий уровень большинства восточных поэм, ориентируясь только на «Паризину». Эмоциональность повествователя в «Исповеди» и «Джюлио» ниже, а эмоциональность персонажей, наоборот, выше, чем в восточных поэмах. «Исповедь» вбирает в себя текстуальные заимствования из «Паризины».

Стихотворные абзацы «Исповеди» по количеству стихов более всего напоминают стихотворные абзацы «Лары». При этом, поэма написана четырёхстопным ямбом – доминирующим в восточных поэмах стихотворным размером с наиболее характерной для этих поэм рифмовкой.

Внешним проявлением художественного воздействия творчества Байрона в поэме Лермонтова «Каллы» (1830–1831) является подзаголовок «Черкесская повесть». Слово повесть определяется прилагательным со значением признака по национальной принадлежности, так же как слово tale в подзаголовках «Гяура» (A Fragment of a Turkish Tale) и «Абидосской невесты» (A Turkish Tale).

На влияние Байрона указывает эпиграф из «Абидосской невесты». Однако выявленные нами интертекстуальные зависимости в большей степени свидетельствуют об отмечавшейся ранее связи данной поэмы с «Гяуром»¹⁴:

1.

Мила, как сонный херувим <…>

(Т. 3, с. 94)

2.

Какой-то столбик округлённый!

Чалмы подобие на нём;

Шиповник стелется кругом <…>

(Т. 3, с. 95)

3.

Под этим камнем спит мулла

И вместе с ним его дела.

(Т. 3, с. 95)

4.

(Гласит преданье), что в горах

Безвестный странник показался <…>

(Т. 3, с. 96)

Поэма «Каллы» (152 стиха) почти в два раза короче «Исповеди», значительно короче «Джюлио» и всех восточных поэм Байрона. При этом количество вопросов поэта (8 случаев) и восклицаний поэта (15 случаев) в поэме «Каллы» значительно превышает соответствующие показатели двух предшествующих поэм Лермонтова. В отличие от «Джюлио» и «Исповеди» в данной поэме имеется одно обращение поэта к своему персонажу.

Восточные поэмы по объёму превышают «Каллы» самое меньшее в четыре раза («Каллы» и «Паризина»), самое большее – в двенадцать раз («Каллы» и «Корсар»). Однако количество обращений поэта к своим героям и другим персонажам, вопросов и восклицаний поэта в восточных поэмах превосходит соответствующие показатели «Каллы» в меньшее количество раз, чем их объём превосходит объём данной поэмы Лермонтова (см. таблицы 2 и 1). Следовательно, в «Каллы» не сохраняется тенденция к снижению эмоциональности повествователя по отношению к восточным поэмам, характерная для «Исповеди» и «Джюлио».

Эмоциональность повествователя в поэме «Каллы» превышает эмоциональность повествователя в предшествующих поэмах Лермонтова и, во всяком случае, нe ниже эмоциональности повествователя в восточных поэмах. Малое количество восклицаний персонажей в «Каллы» (см. таблицу 2) свидетельствует о снижении эмоциональности персонажей по отношению к предшествующим поэмам Лермонтова и приближении её к уровню восточных поэм.

Поэма «Каллы» полностью написана четырёхстопным ямбом, размером, господствующим в восточных поэмах. Однако доминирующая в восточных поэмах парная рифмовка отходит в «Каллы» на второй план (37% стихов), выдвигая на первое место перекрёстную рифмовку (49,3% стихов). Среди восточных поэм перекрёстная рифмовка чаще всего используется в «Паризине» (12,3% стихов) и, особенно, в «Абидосской невесте» (23,1% стихов), на связь с которой прежде всего указывает эпиграф «Каллы».

Текст «Каллы» членится на шесть стихотворных абзацев. Объем стихотворного абзаца (от 16 до 46 стихов), как и в предшествующих поэмах Лермонтова, более всего приближается к стихотворному абзацу «Лары», который не достигает таких больших размеров, как стихотворные абзацы других восточных поэм.

Интертекстуальные зависимости соединяют поэму «Каллы» с «Гяуром» и «Абидосской невестой», из которой Лермонтов заимствует четыре стиха в качестве эпиграфа для своей поэмы. Лермонтов также использует опыт Байрона в отношении подзаголовков.

Характерная для «Джюлио» и «Исповеди» тенденция, заключающаяся в снижении эмоциональности повествователя и повышении эмоциональности персонажей по отношению к восточным поэмам, в «Каллы» не наблюдается.

Как и другие романтические поэмы Лермонтова, «Каллы» написан ведущим стихотворным размером восточных поэм, однако по разнообразию рифмовки он более всего приближается к «Абидосской невесте» (см. таблицу 2 и 1), которая в этом отношении выделяется из остальных восточных поэм.

Стихотворные абзацы всех описанных нами на данный момент поэм Лермонтова не достигают размеров, характерных для стихотворных абзацев восточных поэм, более всего приближаясь к стихотворным абзацам «Лары». Завершающая поэму «Последний сын вольности» (1831) цитата из поэмы Дж. Макферсона «Картон» – внешнее проявление художественного воздействия английской литературы в целом. Цитата из «Картона» также указывает на традицию оссианизма, усвоенную Лермонтовым, в том числе и от Байрона¹⁵. Ю. Д. Левин указывает: «<…> для <…> поэтов первой трети XIX в. оссианизм являлся некой ступенью на пути к овладению романтической поэтикой»¹⁶.

«Преобладание лирического начала над этическим <в поэмах Макферсона>, некоторая отрывочность и недосказанность повествования предвосхищали, хотя и ограниченно, характер лирической поэмы, получивший в дальнейшем наиболее полное выражение в восточных поэмах Байрона»¹⁷. Такого же мнения придерживается и В. М. Жирмунский: «По своей лирической композиции песни Оссиана предвосхищают новый тип лирической поэмы, который разовьётся полностью в эпоху романтизма в «Кристабели» Кольриджа и восточных поэмах Байрона»^18.

К внешним проявлениям байронизма следует отнести подзаголовок «Последнего сына вольности» – (Повестъ) – и посвящение Н. C. Шеншину. У Байрона посвящения имеются ко всем восточным поэмам за исключением «Лары». Эпиграф из «Гяура» к «Последнему сыну вольности» связывает данное произведение с конкретной поэмой Байрона. Вставная песня, имеющаяся в «Последнем сыне вольности» – также результат влияния Байрона. Из восточных поэм вставная песня присутствует в «Корсаре». Однако в «Паломничестве Чайльд-Гарольда» – четыре вставные песни.

На поэму «Последний сын вольности» очевидно также и влияние поэмы А. Мицкевича «Конрад Валленрод». «Родство поэм проявляется лишь в некоторых особенностях содержания и формы»¹⁹. Однако Мицкевич в свою очередь испытывал художественное воздействие творчества Байрона. Поэтому в данном случае следует говорить в том числе и об опосредованном влиянии Байрона на Лермонтова.

Мы выявили в данной поэме Лермонтова следующие межтекстовые связи с восточными поэмами и другими произведениями Байрона:

1.

Сидят недвижно у огня <…>

(Т. 3, с. 99)

2.

О! если б только Чернобог

Удару мщения помог!

(Т. 3, с. 100)

3.

Так спой же, добрый Ингелот, <. . . . . . . . . >

Пой для других! <…>

(Т. 3, с. 99)

4.

Ты спой, чтоб облегчилась грудь,

Которую тоска гнетёт.

(Т. 3, с. 101)

5.

Сей песни дикой и простой <…>

(Т. 3, с. 101)

6.

И тёмнокрасный метеор,

Из тучи в тучу пролетел <…>

(Т. 3, с. 104)

7.

Вадим любил. Кто не любил?

(Т. 3, с. 105)

8.

<…> южная весна <…>

(Т. 3, с. 105)

9.

Желал он на другой предмет

Излить огонь страстей своих <…>

(Т. 3, с. 106)

10.

<…> как метеор <…>

(Т. 3, с. 109)

11.

Их заговоры, их слова

Варяг-властитель презирал;

Все их законы, все права,

Казалось он пренебрегал.

(Т. 3, с. 109)

12.

Свои победы исчислял,

Лукавой речью убеждал!

(Т. 3, с. 109–110)

13.

<…> девичий стыд.

(Т. 3, с. 111)

Ожидание матерью Леды своей дочери напоминает то, как мать Гассана («Гяур») ожидает своего сына. В обоих случаях действие происходит ночью. Лермонтов упоминает сияющую луну. Байрон – мерцающие планеты. Мать Леды и мать Гассана хотят поскорее увидеть своих детей. Поэтому мать Леды сидит у окна. Мать Гассана поднялась на башню и смотрит оттуда сквозь решётчатое окно. В обоих случаях ожидающим предстоит узнать горестную весть. Символично, что в поэме Лермонтова и в поэме Байрона окно представляет некоторую преграду для взора наблюдателя (ожидающего). В одном случае окно закоптелое, в другом случае на окне решётка.

14.

У закоптелого окна

Сидит волшебница одна

<. . . . . . . . >

Но Леды нет. Как быть? Уж ночь;

Сияет в облаках луна!..

(Т. 3, с. III)

15.

Я в мире ничего не жду <…>

(Т. 3, с. 119)

16.

И этот день, как лёгкий дым,

Надежду и любовь унёс <…>

(Т. 3, с. 119)

17.

Через туманные поля

Охотник поздний проходил <…>

(Т. 3, с. 122)

18.

Согнувшись человек стоял <…>

(Т. 3, с. 122)

19.

С трудом кого-то поднимал <…>

(Т. 3, с. 122)

20.

Над озером видал ли ты, <. . . . . . . . >

Скалу огромной высоты, <. . . . . . . . >

Под ними спит последним сном,<. . . . . . . . >

Свободы витязь молодой.

(Т. 3, с. 123)

Эмоциональность повествователя в «Последнем сыне вольности» чрезвычайно высока. Количество вопросов и восклицаний поэта, обращений поэта к своему герою и другим персонажам в данной поэме превышает соответствующие показатели больших по объёму, нежели «Последний сын вольности», восточных поэм: «Осады Коринфа», «Абидосской невесты», «Гяура» (см. таблицы 2 и 1). В поэме «Лара», которая также больше «Последнего сына вольности», количество вопросов поэта (41 случай) превышает количество вопросов поэта в поэме Лермонтова (31 случай), однако по восклицаниям и обращениям поэта «Последний сын вольности» значительно превосходит «Лару». По количеству стихов, в которых встречаются лирические повторения, «Последний сын вольности» опережает все названные восточные поэмы. Показатели «Корсара», который более чем в два раза длиннее данной поэмы Лермонтова, незначительно превосходят показатели «Последнего сына вольности».

Эмоциональность персонажей данной поэмы превышает эмоциональность персонажей всех восточных поэм, кроме «Абидосской невесты» и «Корсара». К примеру, количество восклицаний персонажей «Гяура», который в полтора раза длиннее «Последнего сына вольности», превышает количество восклицаний героев лермонтовской поэмы в 1,3 раза (см. таблицы 2 и 1). В отношении объёма лирических отступлений (20% стихов «Последнего сына вольности») Лермонтов ориентируется на поэму «Гяур» (22,8%).

Характерной особенностью исследуемой нами поэмы является незначительное количество стихов с ритмико-синтаксическим параллелизмом (7 стихов). В поэмах «Две невольницы», «Джюлио», «Исповедь» и «Каллы» ритмико-синтаксический параллелизм не встречается вообще.

«Последний сын вольности» написан четырёхстопным ямбом (92,% стихов). Ведущая рифмовка – парная (56,1% стихов). В «Последнем сыне вольности», как и в предшествующей поэме «Каллы», довольно большое количество стихов объединено перекрёстной рифмовкой (30,3% стихов). В этом поэмы ориентируются на «Абидосскую невесту». На уровне строфического членения в «Последнем сыне вольности» сохраняется тенденция предшествующих поэм Лермонтова на использование не очень больших стихотворных абзацев, более всего приближающихся к стихотворным абзацам «Лары» (см. таблицы 2 и 1).

Межтекстовые связи соединяют поэму «Последний сын вольности» с тремя восточными поэмами. Однако абсолютное большинство соотношений приходится на «Лару» и «Гяура». Из «Гяура» заимствуется также эпиграф и объём лирических отступлений в романтической поэме.

Как в «Корсаре», в «Последнем сыне вольности» имеется вставная песня. Сохраняется тенденция ориентации на строфику «Лары». Для данной поэмы Лермонтова значима связь с лирикой Байрона. Интертекстуальные зависимости соединяют поэму как с относительно ранними, так и с более поздними стихотворениями Байрона. Эмоциональность повествователя в «Последнем сыне вольности» превосходит эмоциональность повествователя в восточных поэмах, а эмоциональность персонажей превышает эмоциональность персонажей большинства восточных поэм. «<…> Речь мятежных героев и повествователя откровенно ориентируется на ораторский монолог <…>, преобладает <…> героическая, возвышенная тональность». При этом, «<…> во многих местах высказывания повествователя, Вадима или Ингелота можно поменять местами безо всякого ущерба для художественной системы произведения»²⁰.

«Последний сын вольности» написан доминирующим стихотворным размером восточных поэм с преобладанием характерной для этих поэм рифмовкой. Между восточными поэмами и «Последним сыном вольности» можно обнаружить сюжетные аналогии. Особенно это характерно для поэмы «Гяур». Вадим, как и Гассан, находится на территории своей родины и гибнет от рук чужеземца Рурика. Гассана убивает пришлый Гяур. Рурик является причиной смерти возлюбленной Вадима Леды, Гяур становится причиной возникновения ревности у Гассана и, таким образом, причиной смерти Леилы, жены Гассана. Ожидание матерью Гассана своего сына напоминает то, как мать Леды ожидает дочь. В обоих случаях ожидающим предстоит узнать горестную весть.

Сюжетных аналогий с другими восточными поэмами имеется меньше. Неожиданное появление Конрада на празднике у паши, имеющее целью в конечном итоге нанести неожиданный удар, напоминает неожиданное появление Вадима на пиру у Рурика и вызов князя на поединок. Смерть Вадима, его падение на землю без стона и крика соотносится со смертью Альпа. Целенаправленная борьба отряда Вадима соответствует осознанной борьбе восставших под руководством Лары. Отряд Вадима, при разной степени соответствия ассоциируется с дружинами Лары, шайкой Селима, людьми Конрада, гарнизоном Минотти, солдатами Альпа.

Неоконченная поэма Лермонтова <«Азраил»> (1831) помимо отмечавшегося влияния произведений Байрона: «Каин» (1821), «Небо и земля» (1822)²¹, которые являются в творчестве Байрона «завершением развития мотивов мировой скорби и пессимизма <…>»²², несёт на себе следы художественного воздействия восточных поэм. Большая часть стихотворной части <«Азраила»> приходится на «Рассказ Азраила», который по содержанию соотносится с исповедью Гяура. По своему объёму «Рассказ Азраила» (116 стихов) приближается к речи Уго (84 стиха) из поэмы «Паризина». Исповедь в «Гяуре» значительно длиннее (358 стихов).

Мы обнаружили в поэме <«Азраил»> следующие межтекстовые связи с восточными поэмами:

1.

Издохший конь передо мной

Лежит, и коршуны свободно

Добычу делят меж собой <…>

(Т. 3, с. 124)

2.

<…> белеют кости <…>

(Т. 3, с. 124)

3.

<…> бледное чело <…>

(Т. 3, с. 129)

4.

Как перелётный метеор <…>

(Т. 3, с. 124)

«Байрон может быть назван поэтом повторений и восклицаний по преимуществу»²³. В маленьком по объёму отрывке, каким является <«Азраил»> в целом и его стихотворная составляющая (191 стих) в частности, имеются лирические повторения (14 стихов), есть три стиха с ритмико-синтаксическим параллелизмом, которым Лермонтов не пользуется в поэмах «Две невольницы», «Джюлио», «Исповедь», «Каллы». Четыре восклицания персонажей поэмы имеются в стихотворной части <«Азраила»> и два в прозаической. Отсутствие в данной поэме других морфологических признаков лирической манеры повествования байронической поэмы может быть объяснено небольшим размером данного произведения и его незавершённостью.

Большая часть стихов <«Азраила»> написана четырёхстопным ямбом (80,6%). На втором месте – ямб пятистопный (15,2%). Парная рифмовка соединяет 57,6% стихов, перекрёстная – 34%. В «Азраиле» Лермонтов продолжает использовать стихотворные абзацы не очень большого объёма (от 6 стихов до 37).

Поэма <«Азраил»> связана межтекстовьми связями с «Осадой Коринфа» и «Гяуром». Содержание и форма исповеди главного героя в «Гяуре», а также в «Паризине» нашли своё отражение в исповеди героя лермонтовской поэмы, «Рассказе Азраила». Маленькая поэма содержит некоторые признаки лирической манеры повествования байронической поэмы. Как в предшествующей поэме «Последний сын вольности», Лермонтов использует в <«Азраиле»> ритмико-синтаксический параллелизм.

Как в «Последнем сыне вольности» и поэме «Каллы», в <«Азраиле»> большое количество стихов объединено перекрёстной рифмовкой, при ведущей роли парной рифмовки (кроме «Каллы»). Эта особенность сближает данные поэмы с «Абидосской невестой». В области строфического членения в <«Азраиле»> продолжается тенденция использования стихотворных абзацев не очень большого объёма. Такие стихотворные абзацы более всего приближаются к стихотворным абзацам «Лары». Как и предшествующие поэмы Лермонтова, <«Азраил»> написан ведущими стихотворными размерами восточных поэм.

Внешним проявлением воздействия Байрона в поэме «Ангел смерти» (1831) является посвящение А. М. Верещагиной. Героиня поэмы Ада названа именем дочери Байрона.

Мы обнаружили в данной поэме следующие интертекстуальные зависимости:

1.

<…> страна чудес <…>

(Т. 3, с. 132)

2.

Где блещет роза <…>

(Т. 3, с. 132)

3.

... И без сомненья верить будет

Печальной повести моей.

(Т. 3, с. 133)

4.

На гордых высотах Ливана

Растёт могильный кипарис <…>

(Т. 3, с. 135)

5.

Напрасно смотрит на восток <…>

(Т. 3, с. 136)

6.

<…> понятно

По цвету бледного чела <…>

(Т. 3, с. 138)

7.

Как ночью метеора свет <…>

(Т. 3, с. 138)

8.

<…> за этими горами

С могучим войском под шатрами <…>

(Т. 3, с. 140)

9.

Мне предсказал <…>

(Т. 3, с. 145)

10.

Глаза всю яркость потеряли <…>

(Т. 3, с. 146)

11.

И грустно юноша взглянул

На отдалённое светило <…>

(Т. 3, с. 146)

12.

Взглянул он в очи девы милой <…>

(Т. 3, с. 146)

По объёму «Ангел смерти» (550 стихов) почти равен «Паризине» (586 стихов). При этом их количественные показатели, демонстрирующие наличие признаков лирической манеры повествования, очень близки (см. таблицу 2 и I). Большее количество вопросов поэта в «Ангеле смерти» (22 случая) по сравнению с «Паризиной» (14 случаев) и почти в два раза превышающее уровень «Паризины» (48 стихов) количество стихов с лирическими повторениями в «Ангеле смерти» (85 стихов), основная часть из которых приходится на речь персонажей, свидетельствует о более высокой эмоциональности повествователя в поэме Лермонтова, чем в «Паризине».

Эмоциональность повествователя в восточных поэмах, за исключением «Лары» и «Осады Коринфа», находится на одинаковом уровне пропорционально объёму поэмы (см. таблицу 1). В «Ларе» и «Осаде Коринфа» повествователь менее эмоционален. Поэтому можно утверждать, что эмоциональность повествователя в «Ангеле смерти» превосходит эмоциональность повествователя в восточных поэмах. Количество восклицаний персонажей в поэме Лермонтова (17 случаев) незначительно превышает соответствующий показатель «Паризины» (11случаев). Таким образом, эмоциональность персонажей в «Ангеле смерти» находится в целом на одном уровне с эмоциональностью персонажей в «Паризине» или немного превосходит его.

Ритмико-синтаксический параллелизм используется в «Ангеле смерти» редко (5 стихов). Данная поэма полностью написана четырёхстопным ямбом (100% стихов). Преобладает перекрёстная рифмовка (45,5%) и парная (41%). Стихотворные абзацы – от 4 стихов до 75. Помимо связи с «Каином» и «Небом и землёй» Байрона²⁴ интертекстуальные зависимости соединяют «Ангела смерти» с четырьмя восточными поэмами. Наибольшее число связей приходится на поэмы «Гяур» и «Лара». По особенностям реализации лирической манеры повествования «Ангел смерти» более всего близок «Паризине». Однако эмоциональность повествователя в данной поэме Лермонтова выше, чем эмоциональность повествователя в восточных поэмах. Подобная ситуация характерна и для предшествующей поэмы «Последний сын вольности». Роль ритмико-синтаксического параллелизма в «Ангеле смерти», как в предшествующих поэмах, незначительна.

В области строфики продолжается ориентация на «Лару», в области рифмовки – на «Абидосскую невесту». Как и в поэме «Каллы», в «Ангеле смерти» ведущая для восточных поэм парная рифмовка уступает первое место перекрёстной рифмовке. В «Ангеле смерти» Лермонтов продолжает использовать доминирующий в восточных поэмах четырёхстопный ямб.

На влияние Байрона в поэме «Моряк» (1832) указывает эпиграф, взятый из «Корсара»²⁵.

В данной поэме имеются следующие интертекстуальные зависимости:

1

И рано, рано приучился

Смирять усилия волны!

<. . . . . . . . >

Я подарён был океану,

Как лишний в мире <…>

(Т. 3, с. 149)

Родными был оставлен я <…>

(Т. 3, с. 150)

2.

Но вянут девы в тишине <…>

(Т. 3, с. 152)

В маленькой по объёму поэме (112 стихов) проявляются три признака лирической манеры повествования байронической поэмы. В «Моряке», который представляет собой монолог героя, имеются тринадцать восклицаний. Это больше, чем в приблизительно равных «Моряку» по объёму поэмах «Каллы» и «Азраил» (см. таблицу 2). Количество восклицаний героя поэмы «Моряк» сравнимо с соответствующим показателем «Ангела смерти» (17 случаев), который в пять раз длиннее «Моряка». В поэме «Паризина» восклицаний мёньше (11 случаев), чем в поэме «Моряк», хотя «Паризина» превосходит по объёму поэму Лермонтова также в пять раз. «Осада Коринфа», превышающая «Моряка» в десять раз, содержит равное поэме Лермонтова количество восклицаний персонажей (13 случаев).

В четырнадцати стихах «Моряка» присутствуют лирические повторения. Редко употребляемый Лермонтовым ритмико-синтаксический параллелизм присутствует в одном стихе. Таким образом, речь героя-рассказчика в поэме «Моряк» очень эмоциональна.

«Моряк» написан четырёхстопным ямбом (100% стихов) с преобладанием парной рифмовки (57,1% стихов) и значимой ролью перекрёстной рифмовки (28,6% стихов). Лермонтов пишет «Моряка» онегинской 86 строфой. Данная поэма состоит из восьми строф по четырнадцать стихов каждая²⁶. Во всех строфах – одинаковая система рифмовки: четыре первых стиха рифмуются перекрёстно, следующие четыре – парно, следующие четыре имеют опоясывающую и парную рифмовку, заключительные два стиха рифмуются парно. Окончания стихов, имеющих в строфе одну и ту же порядковую позицию, могут быть как женскими, так и мужскими в разных строфах. Строфа такого строения несёт эмоционально насыщенное, романтически «вершинное», «наступательное» содержание <…>»²⁷.

«Моряк» соединён межтекстовыми связями с «Ларой» и «Корсаром». Маленькая поэма содержит ряд признаков лирической манеры повествования байронической поэмы. Эмоциональность героя поэмы «Моряк» превышает эмоциональность персонажей в некоторых поэмах Лермонтова и эмоциональность персонажей в половине восточных поэм. «Моряк» написан характерным для восточных поэм стихотворным размером. Как поэмы «Каллы», «Последний сын вольности», <«Азраил»> и «Ангел смерти», по разнообразию рифмовки «Моряк» более всего близок «Абидосской невесте». Строфы поэмы «Моряк» не соотносятся с разными по объёму стихотворными абзацами восточных поэм.

«Измаил-Бей» (1832) по объёму (2289 стихов) значительно превосходит самую большую восточную поэму «Корсар» (1864 стиха). Однако разделение «Измаил-Бея» на три части напоминает деление «Корсара» на три песни. Эпиграфы к первой и третьей частям из «Гяура» и «Лары» ориентируют на конкретные произведения Байрона. Подзаголовок к поэме – Восточная повесть – есть также проявление воздействия Байрона, как и наличие в «Измаил-Бее» двух вставных песен. Из всех восточных поэм вставная песня имеется только в «Корсаре». Несколько вставных песен есть в «Паломничестве Чайльд-Гарольда».

Мы выявили в поэме «Измаил-Бей» следующие межтекстовые связи с восточными поэмами:

1.

Зачем твоя рука

Подъята с шашкой роковою?

(Т. 3, с. 162)

2.

<…> коня толкнул.

Одно мгновенье на кургане <…>

(Т. 3, с. 163)

3.

И скоро скрылся весь в тумане.

(Т. 3, с. 163)

4.

Так быстро скачет только тот,

За кем раскаяние мчится!..

(Т. 3, с. 163)

5.

Нежна – как пери молодая,

Создание земли и рая <…>

(Т. 3, с. 170)

6.

О! не жалей о том! – прости! прости!..

(Т. 3, с. 177)

7.

<…> начал жизнь свою,

Как многие кончают, преступленьем.

(Т. 3, с. 180)

Пусть кончит жизнь, как начал – одинок.

(Т. 3, с. 225)